Книга Приеду к обеду. Мои истории с моей географией - Екатерина Рождественская

Весь его дом внутри в осиновых капах да озорных резных фигурах: «Мне тут один дерево режет – что скажу, через день-два уже готово, обучился резьбе за 8 лет на зоне где-то, мастер!» Ну и разговоры неспешные за столом про то, что рыбу из Онеги всю потаскали, разрешили в свое время ловить сетями на нересте, да и почти под ноль выловили. Сколько писем он написал, доказывал, просил, отстаивал рыбьи и природные права, словно только ему одному это в округе надо, но дожал, получилось, отменили этот злой закон. Последние годы пошла рыбка – окунь, форель, плотва, судачок. Другое дело стало, ожило озеро, да и с удочкой посидеть в радость.

Он вообще в природе растворенный, до всего есть дело:

– Хочешь, настоящую тропу медвежью покажу? Тут мишек полно с материка к озеру приходит.

Поплыли на выступ. Там и правда такой Шишкин «Утро в сосновом бору», только без медведей, но с их следами повсюду – обдерганные сосны, говняные кучи, следы лапищ на земле и… огромные синие бочки с мелкой рыбешкой.

– Кормлю вот их, рыбку они любят, ночью приходят и подъедают. Поэтому и ни разу на людей в округе не нападали. Волки, те да, бывает, а мишки нет, сытые.

В общем, порадовалась за нашего хозяина и за тех, кто рыбку такую ест, и дальше, к Кижам! Место, конечно, запредельное! Как решились построить такую красоту рукотворную – одному богу известно. А знаете, почему только топором строили такие шедевры – чтоб не нарушалась структура дерева. Лезвие топориное сразу запаивает поры, и смола не вытекает, вода не портит древесину, найдя лазейку. А пилой, сами знаете – туда-сюда, срез неровный, махрится, вот дерево со временем и корежится. Мужиков-плотников с топорами за поясом завезли тогда, триста лет назад, на Кижи поначалу всего две артели, чтоб строили, да прописали кормить их хорошо, по 250 граммов мяса на рыло, ибо работа тяжкая, требующая изрядной физической силы. Ну и стали они мастерить храм невиданной красы. Навезли особую сосну, кондовую, которая росла на песках да скалах, самую выносливую, чтоб годовые кольца поплотней дружка к дружке примыкали. Да осину мягкую раздобыли для главок. Не коробит ее, не ведет, вот и пользуют ее для красоты. Во время дождя она золотистая, а как высохнет – серебрится на солнце. Вот и простучали мужики топорами пять лет всего, строя эту неземную красоту, и то не круглый год, а уезжая на зиму на большую землю, до следующей Пасхи…

Поездила я вдоволь по острову, по Кижам, подышала онежским воздухом, полюбовалась на травы дикие неописуемой мощи и яркости, поднапиталась силой какой-то нечеловеческой, уняла нервы московские. Трава на острове изумрудная, в дождевых каплях, лежит уже ковром, прижавшись к земле, но цвета еще не потеряв. Грибок один встретила дождевой, огромный, важный, у самой церквы, никем не растоптанный, застарелый, стоит себе победно, охраняет остров от злого. Две деревни легли по обе стороны острова, состроенные из домов, свезенных сюда со всей карельской округи. Сами знаете, стоит только деревне осиротеть, опустеть, как дома тоже начинают без хозяев умирать – косятся, разваливаются, а то и сгорают. Вот и спасают их так – разбирают по бревнам, а после собирают, как было, уже на Кижах. У каждого дома свое имя – дом Васильева, дом Никонова, Кондратьева, Елизарова, целых тридцать их, именных, стоит, хозяев давно уж нет, а избы целы, живут помаленьку на новом месте с новыми хозяевами, радуют приезжих своим видом и нутром. Благодать…

Потом зашли к кузнецу, захотела я поучиться азам – молотом постучать, хоть гвоздик, да выковать. Но сначала меня на мехи поставили, доверия-то нет, а навыков тем более. Стояла, пыхала мехами, смотрела на мастера. Сергеем зовут, хотя так – вылитый Илья Муромец, один в один. Молодой, плечистый, высокий, улыбчивый, с копной кудрявых волос.

Гвоздик мы сделали, а после стал он ковать вместе с моими сынами по махонькой подковке каждому на счастье, а мать, я то есть, тем временем на мехах жару поддавала. Всё получилось, как хотели, подковки пшикнули в ведре с водой и перекочевали к нам. Первый раз такое делала, приятно. Спросила, где живут те, кто в Кижах работает. Кто где, говорит, есть местные, в деревне на острове так и живут, на велосипеде добираются. Есть с большой земли, не с островов. Я вон, говорит, совсем рядом, лодка у меня, я на веслах 15–20 минут – и дома. Но когда на озере штормит сильно, то в кузне ночевать остаюсь.

Вот так день в Кижах перешел в ночь в Кижах. Вышла из избы и услышала тишину, оглушительная она тут. Настолько непривычная нам, городским, вакуумная, звенящая, слышимая только запахами и движением воздуха. Погода порадовала, была всякою, на любой вкус – от шквалистого ветра и мощных свинцовых туч до маечного солнышка и полета шмеля. Осторожно, предупредили, Кижи – самый гадючий остров, с дорожки не сходите, на гряды не залезайте, под ноги поглядывайте, ходите только по помосткам. Узнала, почему тут так много гадов. Крестьяне, когда расчищали для полей свои участки, оттаскивали все камни, а тут их видимо-невидимо, и складывали в длинные, похожие на покатые заборы, кучи. Гряды эти каменные с годами уходили под землю и зарастали травой, засыпались землей, но в них оставались просветы и убежища, которые так полюбились гадам. Вывести их оттуда сложно. Ежей на остров завозить нельзя, почва каменистая, ежики норы вырыть не смогут и не перезимуют, замерзнут. Настолько это важная для Кижей проблема, что ежегодно с большой земли приезжает важный гадюковед и змеелюб и подсчитывает гадючий приплод и численность скользкого и ядовитого народца с каиновой печатью на спине. На сегодняшний день в Кижах где-то 2500 голов, по 15–16 на гектар. Ну это-то ладно, бог с ними, божьи твари. Удивило другое. Кусают они довольно часто – не там человек прошел, не туда наступил, решил путь сократить – но поразительно, что при такой статистике на острове НЕТ противогадючей сыворотки. Видите ли, только в специальном медучреждении могут вводить антидот. И укушенного, испуганного и распухшего беднягу прут на катере по озерам и весям в какое-то оборудованное неблизкое село на большой земле, где могут сделать спасительный укол. Понимаю, от гадючьих укусов помирают редко, но может, скажем, развиться острая аллергическая реакция, или змея укусит ребенка, и интоксикация пойдет стремительно, и судьбу решат буквально минуты, а мы тут второй час, например, сидим и ждем катера…. Есть какие-то нелогичные вещи, которые я просто не понимаю.

Теперь про шунгит, аспидный камень, не могу удержаться, чтобы про него не написать.

Я в разное время года ездила в Кижи, весной была, осенью, но впервые появилась в разгар лета. И впервые во всей красе и мощи увидела местные огороды и цветочные клумбы. Это, скажу я вам, шок. Особенно для такого скромного огородника, как я. Размеры, вес, красота, сила – как, знаете, в сказочном невзаправдашнем фильме. А все потому, что шунгит под ногами, земля черная и жирная именно из-за него, никакого навоза или, не дай бог, химии. Растения прут, не стесняясь и не сдерживая себя, даже страшно! Какая-то безумная морковища, уходящая своим хвостом к ядру земли, репища размером с мою голову, салат – это отдельная песня, это просто кочан капусты, а не салат, весь сочится и топорщится (видели бы вы мой… его без лупы не увидеть и пальцами не поймать, пинцет нужен), ну, а в тени укропа можно спокойно отдыхать в жару. Лечь в его тень и того. А цветочки? Это ж можно с ума сойти! А мята? С меня ростом! Я не вру. Зачем, спрашиваю, ее столько? Она ж как сорняк! А мы, говорит, варенье варим, рассказать? И говорит рецепт, я записала. Такое освежающе-бодрящее, полезно-необычное, из мяты и лимона!