Книга Целитель. Двойная игра - Валерий Большаков

– Чуть не забыл! – Револий Михайлович звонко шлёпнул себя по лбу ладонью. – Миша! Я же вам ещё зарплату не выдал!

– Зарплату? – Мои брови изобразили домик.

– Ну да! Это наш главбух меня застыдил. Эксплуатируем, дескать, юношеский энтузиазм! В общем, мы вас устроили на полставки программиста как несовершеннолетнего. За четыре месяца вам причитается триста шестьдесят рэ!

– А вот это правильно! – закивал папа с одобрением.

Как чёртик из коробки, выскочил распаренный Старос – встрёпанный, без пиджака, галстук съехал набок.

– Wow! – вскричал он. – Дружище Питер! Как же я рад!

А тут и «старосята» выглянули из дверей – взревели и всем скопом накинулись на отца, стали охаживать его и хлопать по гулкой спине.

– Сдаюсь! – завопил папа, хохоча и давая сдачи.

Дружеская возня пошла на спад, но тут Филипп Георгиевич указал на новую жертву гостеприимства.

– А вот Миша Гарин, конструктор «Коминтерна»! – воскликнул он, топорща усы.

– Маленьких не бьют! – поспешно сказал я.

Весёлый гогот заполнил коридор. На радостях досталось и мне, и Суслову – за компанию. В толчее и круговерти обоих Гариных чуть ли не внесли в обширный кабинет Староса. Настя вцепилась в меня – затащили и её.

– Питер! – с чувством сказал Филипп Георгиевич. – Моя, да и твоя, жизнь была как синусоида – то нас вверх поднимало, то швыряло вниз. Меня – на Дальний Восток, тебя – на юг России. Но сейчас… Принюхайся! Чем пахнет?

– Хвоей… – неуверенно сказал отец.

– Нет! – резко мотнул головой Старос. – В воздухе брезжит запах революции! Ну ты сам посуди – я здесь! Не гляжу уныло с сопки на Японское море, а кручусь-верчусь в самой серёдке грандиозного проекта! Нам КГБ такие роскошные материалы передал, что хоть вой от восторга! – Тут он запнулся. – Револий Михайлович…

– Да я уже растрепал Петру Семёновичу все сов-секретные сведения! – махнул тот рукой, посмеиваясь.

– Ну тем более! – вдохновился директор Центра микроэлектроники[64]. – Могу поклясться чем хочешь, что уже в будущем году мы выпустим процессор на двадцать девять тысяч транзиков – и обгоним Америку! Easy![65]

Тут все загомонили, уходя всё дальше в айтишные дебри. Настя слушала как зачарованная – будто при ней волшебники творили заклинания, собравшись по обмену опытом.

Я же испытывал бесхитростную, незамутнённую радость – и к развитию микроэлектроники она не имела отношения. Нет, я всё понимал – и помнил, просто в данный момент времени меня волновала не эволюция советского общества в целом, а его ма-аленькой ячеечки, моей семьи.

В том прошлом, которое мне памятно, мама так и не выучилась на инженера-химика, как ей мечталось. Даже техникум не удалось окончить – то дети, то возраст… Вечно находились помехи. А ныне всё по-другому, и я уговорил-таки мамульку сбавить накал беспокойства, поделиться с нами валом забот, чтобы выкроить время для себя, красивой, умной и ещё такой молодой женщины. И вот она штурмует «Менделеевку»…

А отец? Каково ему было наблюдать за тихим развалом микроэлектроники в СССР? Он-то в «прошлой жизни» оттого и подался на Дальний Восток, что перспектив – йок. Ныне же всё говорит за то, что переезду быть – сюда, в Зеленоград, в советскую Кремниевую долину. А папа, если уж загорится, генерирует идеи – будь здоров!

Да я и себе «мировую линию» выправил, такую траекторию жизни рассчитал, что горло перехватывает. Осталось ещё Настеньку пристроить…

Фыркнув, я пихнул сестрёнку в бок:

– Насть, может, тебе после школы в электронщики двинуть? А?

– Да куда мне… – затянула Настя с сомнением.

– А чего? По математике и физике у тебя пятёрки. Было бы желание! Если что, мы с папой тебя подтянем.

– Ладно, – серьёзно кивнула сестрёнка, – я подумаю.

Тут из толпы «старосят» вынырнул отец, всклокоченный, как все, и посмотрел на меня – виновато и растерянно.

– Мишка, прямо не знаю! – заговорил он, кряхтя от смущения. – Тут такие шикарные проблемки… Я просто должен в них закопаться!

– Закапывайся, пап, закапывайся! – рассмеялся я. – У тебя же отпуск, вот и отдыхай!

– А вы?

Тут нас прикрыл Револий Михайлович.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил он отца, – детей я к нам на дачу отвезу. Там и повара свои, и лес, и речка! Миша знает.

– Всё будет в лучшем виде, пап, – сказал я. – Помнишь? «Понедельник начинается в субботу, а август на этот раз начнётся в июле!»

Пятница, 4 июля 1975 года, ночь

Великобритания, Лондон, Хитроу

Вакарчук блаженствовал. Выспаться накануне не удалось, но он не в претензии – маленькое счастье распирало его. Бесхитростный восторг провинциала, впервые гостящего в столице.

За какие-то сутки Степан увидел больше, чем за всю свою жизнь. Он наслаждался боем часов с Биг-Бена. Упоённым взглядом провожал красные двухэтажные автобусы. Совершенно терял голову в универмаге «Селфриджес» на Оксфорд-стрит, а потом, на излёте ночи, со всех сил таращил глаза, глядя за окна автобуса № 9[66], когда тот проезжал Пиккадилли.

Даже в аэропорту Лондон не отпускал – зарево огромного мегаполиса дрожало, затмевая половину небосклона. На площади гудели и сигналили сотни юрких машин и неуклюжих «даблдеккеров», огни реклам стекали с их лакированных крыш на стёкла и капоты. В суматоху вплетались разноязыкие крики, обрывки музыки угнетали сознание невообразимой мешаниной, и всё перекрывал вой и тяжкий гул мощных авиамоторов…

Оглянувшись на Максима, агент «Вендиго» улыбнулся – «Миха» тихонько дрых на диванчике, и ропот огромного зала ожидания нисколько не мешал ему.

Забавно… Вакарчуку никогда даже в голову не приходило равнять себя с кем-то из ближних, но именно теперь он, «предатель родины», ощутил некую трепетную связь с Вальцевым. Здесь, за границей, на пугающей и влекущей чужбине, их осталось только двое.

Вздохнув от избытка чувств, Степан поднялся и прошёл ближе к прозрачной стене. Там выруливала маленькая белая «Каравелла» с синей прописью «Эр Франс». Приземистый жёлтый тягач вёл на поводу старенькую, но симпатичную «Комету». А ближе всего поднимал гигантский хвост «Боинг‐747» с синим глобусом «Пан-Ам» на киле.

– Стив! Майк! – послышался бодрый тенорок Даунинга. – Нам пора!

– Я готов, Джек, – сиплым голосом ответил Вальцев, тяжело поднимаясь.