Книга История алхимии. Путешествие философского камня из бронзового века в атомный - Сергей Зотов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Рис. 66
Пародии на алхимиков и их искусство существовали столько же, сколько сама эта наука. Читатель, у которого не получалось повторить рецепт вслед за книгой, мог подрисовать героям на изображении очки или рожки, а художники, не разделяющие доктрины алхимии, создавали сложные карикатуры. Думается, что именно такая критика алхимии, а не ее прямые запреты, постепенно искоренили ложные представления о трансмутации, что в итоге привело к закату алхимии и восхождению на научную арену ее преемницы — современной химии.
Алхимия тревожила умы не только ученых и королей, но и других талантливых личностей. Знаменитые писатели, художники, композиторы упоминали в своих произведениях златоделов — иногда критикуя, а порой и восхваляя — а некоторые даже сами занимались священным искусством.
Одним из первых писателей, упоминавших алхимию и явно знавших ее, был французский врач Франсуа Рабле (1494–1553). В своем сатирическом романе «Гаргантюа и Пантагрюэль» он с самого начала закладывает несколько алхимических аллюзий. В названии произведения отмечается, что оно якобы написано «магистром Алькофрибасом Назье, извлекателем квинтэссенции». В пятой книге главные герои прибывают в королевство Квинтэссенции, где знакомятся с гером Триппой — персонажем, имя которого явно отсылает к немецкому алхимику Агриппе, враждовавшему с Рабле. В отместку за профессиональные споры писатель жестоко смеется над его оккультными идеями: к примеру, гер Триппа рассказывает о том, как он изготовляет философский камень из пениса осла, кочерыжки и докторской шапочки.
Королева Квинтэссенции, крестная дочь Аристотеля по имени Энтелехия, лечит неизлечимые болезни при помощи музыки (отсылка к идее Агриппы) и содержит при дворе ораву алхимиков, врачующих венерические заболевания ударами башмаков, больных водянкой — ударами секиры, лихорадочных — привязыванием лисьего хвоста. Безобразных старушек алхимики Энтелехии превращали в похотливых девиц, а чернокожих эфиопов отбеливали «дном корзинки». Для нужд королей они изготовляли алхимический дистиллят, продлевающий жизнь:
Они гноили целую лохань человеческой мочи в лошадином навозе, смешанном с изрядным количеством христианского дерма.
Перевод Николая Любимова.
В последнем отрывке Рабле бесцеремонно насмехается уже не только над Агриппой, но и над всеми последователями Парацельса, которым нередко приписывали изготовление лекарств на основе человеческих выделений.
Критического взгляда на алхимию придерживались и такие писатели как немецкий сатирик Себастьян Брант (см. здесь) или нидерландский гуманист Эразм Роттердамский (1469–1536). Однако многие авторы раннего Нового времени увлекались алхимией, считая ее серьезным ремеслом, и отражали это в своих произведениях. Одним из них был Уильям Шекспир (1564–1616). В его пьесах неоднократно упоминаются алхимическая «мумия» (см. здесь), эликсиры и алхимическая символика. Златодельческое знание было настолько привычным явлением для Шекспира, что в своем 33-м сонете писатель сравнивает цвета рассвета с алхимическим золотом:
Многие исследователи находили в едва ли не каждой пьесе Шекспира — от «Бури» и «Сна в летнюю ночь» до «Гамлета» и «Юлия Цезаря» алхимические аллюзии, а то и пытались интерпретировать его творчество через призму связей с многими известными алхимиками эпохи. Впрочем, священное искусство не играет значительной роли в трудах Шекспира, но, как и магия или астрология, порой служит загадочным фоном для разворачивающихся драматических событий.
Современник Шекспира поэт Джон Донн (1572–1631) создал один из самых запоминающихся образов алхимии в мировой литературе. Не менее десятка его поэтических сочинений посвящены разным аспектам священного искусства. Будучи певцом натурфилософии и алхимии, Донн последовательно возвеличивал их в своей поэзии, в которой не найдется ни тени намека на привычный образ алхимика-жулика, сформировавшийся и прочно укоренившийся в литературе XVI столетия. В стихотворении «Алхимия любви» Донн уподобляет любовные неудачи неудачам златодела:
В стихотворении «Растворение» Донн представляет трагедию гибели возлюбленной в метафорах алхимии: лирический герой стремится к смерти, чтобы слиться с любимой воедино, подобно четырем стихиям внутри алембика. В «Вечерне в день святой Люции» герой повествует о своей духовной смерти, уподобляемой алхимической стадии нигредо, на которой в ходе «соития» металлов и их последующей смерти возникает материал для магистерия:
Джон Донн не стеснялся соединять алхимию и богословие: в стихотворении «Воскресение» он уподобляет трехдневное пребывание тела Христа во гробе созреванию ингредиентов внутри философской печи до состояния желанной тинктуры. Помимо этого, Донн использовал алхимические метафоры даже в своих проповедях в соборе Св. Павла:
Потому Давид, который был металлом, семижды испытанным пламенем, желая стать золотом, что пойдет в сокровищницу Господа, мог понять, что при трансмутации металлу недостаточно пройти через стадию кальцинации или растворения или омовения, что отделит шлак от чистой сущности, и даже трансмутации, которая металл облагородит, — мало: необходима фиксация, закрепление, дабы металл не ушел паром и не стал ничем, не вернулся бы в прежнее низкое состояние.
Перевод Антона Нестерова.
Английский драматург Бен Джонсон (1572–1637), современник Шекспира и Донна, в своем творчестве — в противоположность знаменитым соотечественникам — рисует иронический образ алхимии. Джонсон известен как автор комедии «Алхимик»: в ней он, как и многие другие писатели эпохи, высмеивает бесплодные попытки создать эликсир, на который уходят все деньги златодела: