Книга Замуж – никогда - Таня Винк

А однажды Ане приснился сон — Шурка стоит над нею и шипит: «Чтоб ты сквозь землю провалилась!» И звук такой, будто змея по земле ползет и опавшими листьями шелестит. Шелест усиливается, и вдруг Шура как закричит, глаза выпучила и куда-то вниз упала. «Сквозь землю провалилась», — думает Аня и видит свое детское платье, голубое в белый горошек, оно висит на спинке стула; дедушкины книги, их много, они лежат стопкой посреди комнаты, одна на другой, и стопка эта уходит высоко-высоко, в огромное белое облако, потому как потолка в комнате нет. Аня опускает голову, а перед ней стоят дедушка, Клякса и мама. Дедушка улыбается и гладит Кляксу по крутому боку. У его ног, нетерпеливо виляя хвостом, сидит Рекс, и из его глаз текут слезы… А рядом с Рексом — Виктор. Из его глаз слезы не текут, у него другие глаза, алчные и… безумные.

Сон сбылся — в январе Рекса не стало. Отчим сразу укатил в Германию, а уже оттуда его привезли. Вернее, то, что от него осталось — на скользкой дороге он не справился с управлением и врезался в дерево. Похоронили его на городском кладбище. Женька плакал. Аня не плакала — перед ее глазами стояла все та же страшная картина… Очень страшная… И спина вдруг заболела, как тогда от удара о холодильник…

Два месяца они жили втроем. Это были странные два месяца. Все было тихо-мирно, но несколько раз Шура приводила незнакомых мужчину и женщину. Мужчина был очень неприятный, бесцветный, как моль, — волосы светлые, брови тоже, и глаза какие-то мутные. Незнакомцы бесцеремонно ходили по квартире, а потом, плотно закрыв дверь, о чем-то шептались с Шуркой в кухне. Вдруг исчез «форд» и на воротах гаража появился новый замок.

— А где наша машина? — спросила Аня у Шуры.

— Я ее продала.

— Зачем?

— Как это — зачем? А на какие шиши я должна вас кормить? У меня зарплата маленькая!

— А с гаражом что? Тоже продали?

— Я его сдала. Тому толстому из второго подъезда.

Это было правдой — толстый дядька ставил в их гараж свою «ауди».

«Ну, сдала и сдала», — решила Аня, но на душе у нее было очень нехорошо. Она чувствовала, что Шурка обманывает ее на каждом шагу.

— Анюта, вы что, гараж продали? — спросила тетя Оля, встретив Аню возле дома.

— Нет, сдали, — растерянно ответила она.

— Сдали? Хм… А соседи говорят, что Шурка продала его этому жирному. — Тетя Оля нахмурилась. — Ты, детка, пойди в милицию, а то дело плохо кончится. — Она негодующе покачала головой. — Время сейчас страшное, гляди, на улице останешься.

Аня снова к Шурке: «Что с гаражом?»

— Да не слушай ты эту тетю Олю! Говорю тебе — сдала я его!

А через два дня, в пятницу, перед Пасхой, Аня пошла к Жене, но его в классе не оказалось.

— Его Александра Васильевна забрала после второго урока, — сказала учительница.

— Зачем?

— Она мне не докладывала!

С недобрым предчувствием Аня побежала домой — Женя ничего ей об этом не говорил. Он просил забрать его после продленки, и все. Аня взлетела на этаж, сунула ключ в замок, а он не открывается. Позвонила, постучала — никого. Что за ерунда?! Вышла на улицу, села во дворе на лавочку, смотрит на окна. Через полчаса снова поднялась на свой этаж, позвонила — никого. Да что же это такое? Пошла к тете Оле, я ее дома нет. Больше идти не к кому. Не к кому! Аня снова спустилась во двор, а там старушки из соседнего подъезда на лавочке сидят. От них она узнала, что тетя Оля уехала на праздники к родственнице в Полтаву.

До одиннадцати вечера свет в окнах Аниной квартиры так и не загорелся. Делать нечего, и девочка пошла наверх, на чердак.

Дверь на чердак была закрыта, на ней висел амбарный замок внушительных размеров. Рядом с дверью стояли две большие картонные коробки. Аня сжала их, положила одну на другую и села. От голода сводило желудок. Клонило в сон, однако Аня еще долго прислушивалась к редкому хлопанью дверей и лязгу замков. Но среди этих звуков не было тех, что она ожидала. Грохотали трамваи, со двора доносился шум автомобильных моторов, иногда кто-то входил в подъезд. Но это были не те люди, которых она ждала. Аня легла на бок, рюкзак сунула под голову, нос спрятала в воротник куртки, руки прижала к урчащему животу и уснула.

Проснулась она от острой боли, пронизывающей плечо и шею. Изо рта текла густая слюна. Часы показывали двадцать две минуты седьмого. Девочка вытерла рот носовым платком и села. Хлопнула дверь подъезда. Судя по звуку шагов, по лестнице поднималась женщина. Но это была не Шура. Вот она на втором этаже, на третьем. Аня напряглась. Женщина позвонила в чью-то дверь, и ей открыли. Вытерев тыльной стороной ладони выступившую на лбу испарину, Аня повела занемевшими плечами и поморщилась — в нос ей ударил неприятный запах собственного пота. Она встала, нацепила рюкзак и уже хотела спуститься вниз, как открылась дверь квартиры на четвертом этаже и на площадку, цокая когтями по кафелю, выскочила полудворняга-полуболонка, которую все соседи терпеть не могли из-за скандального характера — она облаивала всех до хрипоты и кидалась на детей.

— Не дергай поводок! — проворчала ее хозяйка, пышнотелая блондинка. — Да замолчи ты! Белка! Назад!

Но Белка уже взлетела на чердак и накинулась на Аню. Прижавшись к стене, Аня отмахивалась от псины куском картона, и это еще больше злило болонку.

— Белка! Назад! — Блондинка пыталась поймать кончик поводка, и наконец ей это удалось. Она оттянула собаку от Ани и нахмурилась. — Что ты здесь делаешь?

— Ничего, — ответила Аня, косясь на Белку и прижимаясь спиной к стене.

— Как это — ничего? Ты что, ночевала здесь? — Она скользнула взглядом по смятой коробке.

— Не ваше дело, — огрызнулась Аня.

Белка снова залаяла. Хозяйка ударила ее поводком по ушам. Болонка взвизгнула и заскулила.

— Это, знаешь ли, мое дело. Это моя крыша, и я за нее отвечаю, так что иди отсюда! — Полное, холеное лицо женщины наливалось негодованием. — Б… тут устроила! — фальцетом крикнула она, и эти слова больно хлестнули Аню по лицу.

Так больно, что девочка вмиг очнулась от ступора, в который ее загнали. В доли секунды ею овладело неуемное озорство, то самое, которое в детстве заставляет на спор перебежать дорогу перед мчащимся автомобилем, с зонтиком сигануть с крыши сарая на охапку соломы, зажмурившись, прыгнуть со скалы в море, надеясь миновать острые камни. Потом бешено стучит сердце и из груди рвется крик: «Я сделал это!», а ночью оно заходится в бешеном ритме, прошибает холодный пот и трясутся поджилки от мысли «А что, если бы?..».

— Сама б…ки устроила! — крикнула Аня, схватила рюкзак и кинулась вниз по лестнице.

Подбежала к своей двери и надавила на кнопку звонка. Уже хозяйка полуболонки прошла мимо с кривым лицом и рычащей псиной под мышкой, а Аня все продолжала давить на кнопку.

Ей никто не открыл. Аня лупанула по двери ногой — результат тот же. Вдруг в животе у нее заурчало, и Аня поняла, что оказалась в очень сложной ситуации. Если прямо сейчас она не найдет укромное место, то… То случится ужасное. Девочка выскочила из подъезда — и сразу через дорогу, через трамвайные рельсы, под колеса тормозящих машин. Сопровождаемая матом водителей и звоном трамвая, обдавшего ее запахом едкой пыли, Аня ринулась по крутому спуску вниз к набережной, и только стук каблучков об асфальт отдавался в ее мозгу, опутанном, скованном животным страхом затравленного существа. Ловя пересохшим ртом воздух и вздрагивая в такт ударам сердца, девочка постояла на светофоре и, уже не так легко, а будто к ее ногам привязали маленькие гири, пересекла мост, свернула вправо и оказалась во дворе заброшенного четырехэтажного здания с давно намалеванными на нем огромными белыми буквами: «Продам». Двор этот был открыт всем ветрам, а вот в здание можно было попасть только через разбитое окно на втором этаже, в самом конце, возле забора: сначала нужно было забраться на забор, а оттуда до окна даже первоклассник дотянется. Местные мальчишки так и делали, и рассказывали, что внутри обосновались бомжи и что эти бомжи — нормальные люди, такие же, как все, а некоторые даже лучше. Боязливо озираясь, Аня забилась в угол двора, сбросила рюкзак на землю, приспустила колготки и села на корточки.