Книга Восхождение тени - Тэд Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Всё, что угодно. Может, мне разносить для вас сообщения? — однажды он слышал краем уха, что Невин и другие служили Броуну подобным образом. — Поехать к чужеземному двору? — Мэтт легко мог бы вообразить участь куда худшую — и не одну! — чем оставить позади мать, свои беды и весь этот мрачный город на несколько лун.
— Нет, думаю, ты окажешься мне полезнее ближе к дому, — возразил Броун. — Говоря по существу, мне нужен человек, вхожий к Хендону Толли и его приближённым. У меня есть ряд вопросов, на которые я хочу получить ответы, и ты, Мэтти Тинрайт, ты станешь моим шпионом.
— Шпионом? Шпионить за… Хендоном Толли?
— О, не только за ним. У меня много вопросов и много нужд. Существует ещё и некий предмет, местонахождение которого мне необходимо выяснить — и возможно, я даже попрошу тебя достать его для меня. Подозреваю, что он хранится в палатах Окроса, нового придворного лекаря. Не гляди так испуганно, Тинрайт, предмет не особенно ценный — просто зеркало.
“Зеркало? Не то ли это зеркало, с помощью которого Толли мучил Элан? Но только дурак или безумец мог бы подойти к такой вещи!..” Мэтт Тинрайт воззрился на графа, осенённый ужасной догадкой.
— Вы… вы даже не думали ничего говорить Толли. Он отдалил вас от двора! Вам только нужен был шпион!
Авин Броун откинулся назад и сплёл пальцы рук на обширном животе.
— Не забивай себе голову выяснением правды, поэт. Ты в этом не мастак.
Сердце у Тинрайта бешено билось, но сейчас он был зол, зол и унижен — его обвели вокруг пальца, как простачка!
— Что, если я пойду к Толли и расскажу ему, что вы пытались сделать из меня шпиона в его окружении?
Броун расхохотался, запрокинув голову.
— И что с того? Хочешь, чтобы он услышал мою часть истории — правду о леди Элан? И если уж из-за этого дела обернутся для меня так же худо, как и для тебя, у меня есть поместье, так удачно расположенное вдали от Южного Предела, и люди, которые могут защитить меня. А что есть у тебя, мелкий ты щелкопёр? Только шея, которую топор палача перерубит, как свежую сосиску.
Рука Тинрайта сама собой потянулась к горлу.
— Но что если Толли поймает меня? — он опять едва не плакал.
— Тогда ты окажешься в том же положении, как если бы я сказал ему, что ты сделал. Разница в том, что если ты поступишь, как я скажу, то попадёшь ли ты в беду, будет зависеть только от тебя. Если же я расскажу обо всём Хендону Толли — ну, неприятности найдут тебя очень быстро, можешь в том не сомневаться.
Тинрайт уставился на пожилого мужчину:
— Вы… Да вы демон!
— Я политик. Но ты ещё зелен понимать разницу. А теперь слушай внимательно, поэт, я расскажу, что ты должен будешь сделать для меня…
“Говорят, что в начале истории Иеросоля, когда был он не более чем береговой деревней, на дальнем берегу пролива Куллоан стоял большой город кваров под названием Яшмаар, и что именно торговля между людьми южного контитента и твердыней фаэри стала одной из причин быстрого возвышения Иеросоля”.
Баррик Эддон.
Что за странное, странное имя. Лёжа в темноте, Киннитан всё твердила и твердила его про себя, и никак не могла понять, отчего оно так привязалось к ней и непрестанно повторяется в мыслях, как слова молитв, которым научил её в детстве отец.
Баррик. Баррик Эддон. Баррик…
А потом все события сна всплыли в памяти. Она попыталась сесть, но руки и ноги маленького Голубя, разметавшегося рядом, переплелись с её, и высвободиться, не потревожив сон мальчика, было бы очень трудно.
Что оно значило, это видение? Юноша с огненно-рыжими волосами уже не раз являлся ей в снах, но в этот, последний, всё было иначе: хотя Киннитан и не помнила всего, что они сказали друг другу, зато помнила, что во сне они разговаривали будто бы по-настоящему. Но за что боги наградили её таким подарком, если это и вправду был подарок? Что они хотели этим сказать? Если это видение было послано священными пчёлами Золотого улья Нушаша, которым она когда-то служила, то разве не должен был вместо него явиться ей кто-то из прежних друзей, вроде Дьюни? Почему вдруг какой-то северный юноша, которого она никогда не знала и даже не видела в реальной жизни?
И всё же она не могла выбросить Баррика Эддона из головы — и не только потому, что наконец узнала его имя. Киннитан проникалась его отчаянием, как своим собственным — его она ощущала не так, как несчастье Голубя, а так, словно она и вправду могла постичь душу незнакомца, будто в них двоих неведомым образом текла единая кровь. Но такое, конечно, было невозможно…
Киннитан почувствовала, как Голубь вновь заворочался во сне, и уставилась в темноту. Она не знала даже, ночь сейчас или утро — в каюте не было окон, а шум, производимый командой, ничего ей не говорил: девушка ещё не настолько изучила корабельный распорядок, чтобы различать время по голосам и звону судового колокола.
Как же она тосковала по свету! Матросы не давали ей лампу из боязни, что она подожжёт себя — какая глупость! Киннитан не слишком беспокоилась о собственной жизни — и с радостью бы с ней рассталась, окажись это единственным способом вырваться из лап Сулеписа, — но никогда не стала бы жертвовать мальчиком, пока оставалась хоть слабая надежда спасти его.
А свеча или лампа всё же помогли бы скоротать тягостно бесконечные ночные часы. Уснуть ей удавалось лишь ненадолго (зато Голубь, казалось, мог спать когда и сколько угодно), и Киннитан совершенно не возражала бы, если б могла, лёжа с открытыми глазами, что-нибудь рассматривать. А лучше того — почитать: Баз’у Джева или другую поэзию — что угодно, лишь бы отвлечься от происходящего вокруг. Но ничего подобного она не получит — по крайней мере, пока это зависит от их похитителя. Он жесток и умён, и, похоже, напрочь лишён сердца. Киннитан перепробовала всё: невинность, игривость, детский ужас — ничто не тронуло его. Как могла она надеяться перехитрить такого человека — словно высеченного из холодного камня? Но и сдаваться было нельзя.
Свет. Самые обыденные вещи, когда не можешь получить их, обретают вдруг огромную важность. Свет. Что-нибудь почитать. Свобода ходить, где вздумается. Свобода от страха быть растерзанной и убитой, оказавшись в руках безумного властелина. Дары, о которых имеющие их едва ли задумываются — а для Киннитан стоящие всего золота мира.
Эх, вот бы сейчас у неё была лампа!
И тут девушку осенило — идея, пришедшая ей на ум, пугала до дрожи, но выкинуть её из головы уже не получалось. Голубь застонал во сне и сжал её руку, как будто почувствовал, о чём она думает, но Киннитан едва обратила на это внимание. Корабль покачивался на якоре, доски палубы тихонько поскрипывали; мальчик крепко цеплялся за девушку во сне, а она лежала в тёмной каюте и обдумывала план их бегства — или же смерти.
