Книга Метромания - Ирина Майорова

На платформе «Лубянки» было на удивление малолюдно. Вообще-то, Андрею не приходилось бывать здесь в утренние часы, но для любой станции, особенно пересадочной, десять часов с хвостиком – отнюдь не сиеста. Он шел к эскалатору, тревожно оглядываясь по сторонам, как вдруг услышал громкий, пронзительный голос, на одной ноте читавший кому-то нотацию:

– Мужчина, немедленно перестаньте обниматься! Уберите руку с бедра женщины! Вы где находитесь? В общественном месте вы находитесь! Вы ее еще прямо на ступеньках завалите! На глазах у всех! Совсем стыд потеряли! Воруете у страны, с чужими женами спите, а детей малых на улицу повыбрасывали! И детей, и собак, и кошек. Они все бездомные теперь стали. Ходют, милостыню просят, скулят, мяукают. Все время лают и мяукают – спать не дают… Эй, ты, проститутка! Ты, ты! И не оглядывайся на меня, не зыркай! Раз такую юбку надела, значит, проститутка. Вон как зад обтянула, чтоб мужики за тобой стаями, как за течной сукой, ходили! А про СПИД-то забыла, мочалка драная?! Все, все воры и суки-кобели похотливые! Сталина на вас нет! Иосиф Виссарионыч везде бы порядок навел. При нем в метро, как в царском дворце, было!

Исполнительницу нравоучительного речитатива он увидел прямо у изножия эскалатора. Нечесаная, грязная тетка лет пятидесяти стояла, прижавшись к стене, и провожала комментариями всех, кто поднимался наверх. Дежурная в будке, которая не могла не слышать речей сумасшедшей, с равнодушной физиономией смотрела в экраны мониторов. Андрею стало страшно. Он представил, что, едва ступит на эскалатор, вслед ему понесется: «А ты, лохматый, куда едешь? На солнышко? Друга своего предал, под землей оставил, а сам жизни радуешься?»

Шахов так явственно услышал эти слова, что уже хотел повернуть обратно, снова сесть в вагон и проехать еще несколько станций в любую сторону. Но тут к будке дежурной у эскалатора подошла седая хрупкая женщина лет шестидесяти в элегантной меховой курточке и, постучав в стекло костяшкой согнутого указательного пальца, строго спросила:

– Почему вы не вызовете милицию? Понятно, что женщина нездорова, но, извините, и от сумасшедшей слышать такое людям тоже неприятно.

– Это я сумасшедшая?!

Не успел Шахов оглянуться, как ненормальная в два прыжка оказалась между ним и седой женщиной, схватила ее за локоть и, развернув к себе, плюнула в лицо.

Женщина дернулась, как от удара, и попыталась вырвать руку. Но не тут-то было: радетельница нравственности держала седоволосую мертвой хваткой. Держала и вопила:

– Это ты шизофреничка, поняла?! Из дурки сбежала, а теперь всех людей туда упечь хочешь? Убью-у суку!

С этими словами она замахнулась, но вышедший из ступора Андрей схватил ее за запястье. Тон, который способен укротить разъярившуюся тетку, пришел сразу, интуитивно:

– Милые дамы, ну к чему вам ссориться? Вы обе такие красивые, интеллигентные – и вдруг эта стычка!

Как ни странно, первой на его тираду отреагировала ненормальная. Отпустила локоть врагини и, стрельнув в Шахова глазами, кокетливо заправила под грязную панаму свисавший со лба клок волос. А пытавшаяся с помощью дежурной и милиции урезонить ее дама еще несколько мгновений стояла, уставившись на Андрея непонимающим взглядом и неинтеллигентно приоткрыв рот. Лицо у женщины было такое бледное, что почти сливалось по цвету с седой, ухоженной челкой.

Шахов взял ее под локоть и повел в глубь станции. Разворачиваясь, он краем глаза увидел, как по эскалатору вниз неспешно спускаются два милиционера, – видимо, дежурная все же вызвала подмогу.

Седая дама, не вынимая локтя из шаховской руки, открыла ридикюль, вынула оттуда тонкий вышитый платочек, промокнула щеку, на которую попал плевок, вывернула белый квадратик и вытерла лоб. И только после этого повернула к Шахову голову и благодарно улыбнулась:

– Спасибо. Вы, наверное, врач или психолог?

– С чего вы решили? – не слишком старательно изобразил удивление Шахов.

На самом деле незнакомые люди, становясь свидетелями того, как он разруливал конфликты в очередях железнодорожных касс, у таможенных терминалов и в прочих чреватых столкновениями интересов местах, часто спрашивали, не имеет ли он отношения к психологии или психиатрии.

– Нет? – Пришло время удивляться, причем искренне, элегантной даме. – Тогда, наверное, среди ваших близких есть душевнобольной или просто человек с крайне тяжелым характером.

Андрей покачал головой:

– Бог миловал.

– Ну и хорошо! – Женщина вздохнула полной грудью и опять улыбнулась: – А мы с вами даже не познакомились. Эвелина Петровна. А вы…

– Андрей.

– Очень приятно.

– Мне тоже. Ну что, вам полегче стало? – спросил Андрей и тут же смутился: получилось, что он торопится избавиться от общества женщины. – Я к тому, что, может, нам наверх подняться – и я вам такси поймаю. Мне кажется, вам в таком состоянии лучше домой.

– Да нет, спасибо. Все нормально. Мне на «Смоленскую» – меня там приятельница ждет.

– А может, все-таки не стоит? – все еще пребывая на виноватой волне, предположил Шахов.

Поезда долго не было, хотя об увеличении интервала движения по громкой связи не оповещали. Шахов стоял рядом с Эвелиной Петровной и жалел о своем порыве. Ну о чем можно разговаривать с совершенно незнакомой теткой послевоенного производства? Только для того, чтобы что-то сказать, заметил:

– У этой ненормальной наверняка родственники есть. А отпускают ее одну. Мало ли что ей в голову взбредет! Возьмет и толкнет кого-нибудь под поезд. Вы слышали про банду толкателей, которая пару лет назад орудовала в метро? На самом деле оказалось, что это и не банда вовсе, а просто шизики-одиночки.

Дама, не поворачивая головы, слегка кивнула: да, слышала.

– А эта еще и Сталина приплела.

– Ну а кого ей еще было, как вы выразились, приплетать, если он тут всюду.

– Где?

– В метро.

– Что вы имеете в виду? – не понял Андрей.

– На стенах всех станций, построенных до пятьдесят третьего года, были огромные портреты вождя всех времен и народов. В основном мозаичные. После разоблачения культа Сталина сбивать их никто не стал – просто замазали толстым слоем штукатурки, и все. А надо было сбить, уничтожить. Чтобы следа не осталось!

Последние слова были произнесены с таким жаром и ненавистью, что Андрей опасливо взглянул на собеседницу: не хватало еще, чтобы и у этой крыша сильно набекрень оказалась. Но Эвелина Петровна, будто устыдившись своей несдержанности, продолжила ровным, чуть ли не экскурсоводческим тоном:

– Дело в том – и это уже научно доказано, – что именно в местах, где под штукатуркой спрятано изображение сей, с позволения сказать, исторической личности, приборы фиксируют повышенный радиационный фон. А самый высокий показатель во всем метро знаете где? Возле памятника Ленину на «Комсомольской»-кольцевой. Специалисты-материалисты утверждают, что виной тому материал, из которого вождь революции изваян, но это ерунда. Почему тогда бюсты классиков литературы и искусства, которые из этого же камня высечены, не фонят?