Книга Во имя Зоны - Лев Жаков

Дьявол. Цыган поднялся… то есть хотел подняться, но стукнулся макушкой о плиту, с трудом сдержал ругательство и сел в позу полного равнодушия и наслаждения жизнью — прислонившись к стене, согнув колени, упираясь ногами в решетку — хотя копчик уже болел нестерпимо, мышцы затекли и ныли.

— Зачем тебе все это, Протасов? Чего ты добиваешься? Генерал тщательно прожевал, проглотил, промокнул губы лежащей на коленях белоснежной салфеткой, отпил из стакана — возможно, что и вино или компот вишневый (Цыгану при мысли об этом скрутило желудок), — и ответил, отрезая новый кусочек мяса:

— Скоро ты перестанешь задавать вопросы и начнешь выполнять команды.

Смотреть, как ест генерал, и разговаривать с ним пересохшим ртом было пыткой. Но самое страшное началось, когда Протасов ушел, не удостоив пленника взглядом. Злой повар вновь появился, собрал посуду на поднос и скрылся, охранник проверил, крепко ли закрыты окна, выключил свет, вышел и запер за собой дверь. Ключ повернулся в замке, послышались удаляющиеся шаги, голоса в коридоре, затем хлопнула еще одна дверь — и Цыган остался в темной лаборатории… наедине с сарделькой. Он помнил, куда она упала. Кусочек еще источал слабый, но несомненный аромат.

Цыган лег на бок лицом к стене, спиной к сардельке, подтянув колени к груди, однако запах еды дразнил, щекотал ноздри, выводил из себя. Желудок бунтовал, кричал, ходил ходуном — сдерживать себя становилось все труднее.

Хуже всего, что эта партия в любом случае осталась за генералом. Если Цыган сожрет кусок — он распишется в собственной слабости и будет унижен. Если нет… Что ж, Протасов скажет: «Правильно, воспитанный пес ест только из рук хозяина».

Цыган не скоро заснул, пожираемый голодом; сон был тревожный, поверхностный. Мышцы ломило, он крутился, пытаясь как-то распрямить затекшие члены, но пространство не позволяло, и между прутьев ноги не пролезали.

Утром его вытащили из клетки, надели наручники, поставили в клетку миску с водой и втолкнули обратно. Сопротивляться сил уже не было, но пить он не стал, опрокинул миску и лег головой в другой угол, мучительно чувствуя воду всем телом и кляня себя последними словами — не вслух, конечно.

Он чувствовал себя больным — в горле саднило, голова болела и кружилась иногда, тело охватила слабость. Генерал позавтракал здесь же — Цыгану было уже почти все равно, — и продолжил опыты. Крики новой жертвы вонзались в мозг, вызывая скорее раздражение, чем сочувствие. Рамир понимал, что долго не выдержит. Он заснул и не знал, удачным ли был этот опыт.

На следующий день Протасов дал ему попить — вернее, велел Ботанику дать наемнику полкружки воды. Первым побуждением Цыгана было оттолкнуть кружку. Но затем он заставил себя взять ее и жадно выпил. Почему-то генерал не хочет, чтобы он сдох, — иначе еще через день он бы загнулся от обезвоживания.

Стало немного легче, в голове прояснилось — к сожалению, ненадолго. Еду Протасов по-прежнему предлагал собственноручно — то хлеб, то мандарин, то кусок буженины… На третий день отказываться стало проще — желудок как будто высох. Еще Рамиру казалось, что желудок приклеился к ребрам и навсегда останется таким, даже если вдруг удастся выбраться отсюда, на что надежды не было.

Цыган потерял счет дней. Поначалу он еще оскорблял генерала, затем перестал. Перед глазами роились странные видения, часы болезненно помутненного сознания чередовались минутами тяжелой дремы. Из памяти всплывали давно забытые лица, в снах являлись умершие люди и что-то говорили. Когда Цыган приходил в себя, он надеялся, что в бессознательные моменты не брал еду из рук Протасова. Стоило ему представить такое — он содрогался от ужаса и унижения; видимо, это и помогало ему сдерживаться. А может, генерал просто не предлагал ему пишу в такие моменты. Хотя иногда Рамиру хотелось с рычанием наброситься на кусок хлеба, протянутый через прутья, и сожрать вместе с рукой. Порой он ощущал себя собакой, имея возможность стоять только на четвереньках.

Справлять нужду приходилось здесь же, в клетке, в сток для воды. Ботаник по утрам плескал на дно корыта воды с хлоркой, одежда у Цыгана пропахла ею, но он почти не замечал вони. Если бы он мог увидеть себя со стороны, то преисполнился бы отвращения.

Иногда операция заканчивалась удачно, и тогда со стола снимали не труп, а живого сталкера, удивленного исходом даже больше генерала. Его уводили — видимо, на полевые испытания в аномалиях. После них Протасов всегда возвращался мрачный, садился за компьютер и долго писал, просматривал какие-то документы с графиками, листал бумаги, делал какие-то заметки. Иногда на операцию приходил какой-то военстал с циничным взглядом и усталым лицом, он внимательно наблюдал, давал советы или же слушал пояснения генерала. «Врач из местного медблока, — подумал Цыган сквозь туман в голове. — Зачем он здесь? Почему он не ассистирует Протасову?»

Ботаник тенью бродил по лаборатории и вечерами допоздна драил полы, кипятил инструменты, не поднимая глаз. Цыган первые дни еще считал жертв Протасова, затем просто забыл число — от голода память давала перебои. Помнил только, что генерал извел около половины пленных, может, уже больше. В душе тихо тлел уголек ненависти.

Однажды ночью, когда генерал, становившийся мрачнее с каждым днем, закончил с записями и удалился к себе, Ботаник ушел, охранник погасил свет и запер дверь, а Цыган успел задремать, он вдруг проснулся от нового звука. Это был тихий скрип шагов.

Дверь в туалет была приоткрыта, оттуда падал тусклый свет. Рамир лежал, скрюченный, на холодном полу клетки. Он с трудом поднял голову и мутными глазами посмотрел на высокую тень, склонившуюся к нему.

— Это я, Цыган, — прошептала тень голосом Ботаника. — Я сплю тут, за стенкой. Мне удалось вскрыть замок в своей комнате, а туалет они не запирают, представляете? Я могу к вам теперь приходить!

— Еды, — прохрипел Рамир.

— Вам сейчас нельзя, — заторопился Ботаник, доставая из кармана фляжку. — Там в подсобке много навалено, так я нашел… Пейте, это лучше всего в такой ситуации. Еду я потом принесу, под утро или завтра. Держитесь, ради бога, а то он нас всех по одному прикончит.

Цыган трясущейся рукой взял флягу и поднес к губам, начал жадно пить. Это оказалась вода с вином. Жидкость потекла по подбородку, и Ботаник обеспокоился:

— Не проливайте, пожалуйста, вдруг Протасов унюхает… Рамир сделал над собой усилие и стал пить осторожней.

Голова быстро отяжелела, глаза стали слипаться, и в то же время какая-то бодрость проснулась в теле. Он отдал пустую фляжку, и Ботаник тут же спрятал ее в карман.

— Спасибо, — севшим голосом сказал Рамир. — Кажется, ты меня спас, док… Веки закрылись сами собой, голова поползла куда-то вниз, и Цыган лег.

— Подождите, не спите! — затормошил его Ботаник. — Я придумал, как можно убежать! Но Цыган уже храпел.

Глава 5

На следующую ночь Ботаник опять пришел. Цыган ждал, грызя ногти от нетерпения. Он не был уверен, что приход лаборанта не приснился ему вчера. Днем, конечно, нельзя было и виду подать, что они общались, поэтому Цыган опять провалялся все время, пока шли операции. Генерал потрошил людей с упорством маньяка, кажется, у него что-то начало получаться: смертей на столе больше не было. Но после полевых испытаний Протасов приходил по-прежнему мрачный, и это настораживало. Цыган опять пытался вспомнить легенду о Собирателе, когда-то слышанную краем уха. Раненый сталкер вложил в рану «ломоть мяса», артефакт прирос и наградил своего хозяина какими-то новыми способностями. В частности — собирать артефакты и сращивать с собой. Но что еще — Цыган забыл, эту легенду редко рассказывали в Зоне. Может, потому, что это правда, но слишком мало фактов? Хотя присочинить недостающие детали для сталкеров не проблема. Видимо, какая-то совсем уж неприятная история с этим Собирателем вышла, раз народ умалчивает.