Книга Белый Паяц - Виктория Угрюмова

Будто бы утихла гроза, ветер отнес в сторону тяжелые мутные тучи, и за ними открылось бездонное чистое небо.

Горхонтои облегченно вздохнули – буря пронеслась мимо.

* * *

Хар-Даван вырос в странном месте.

Капище Алохи было выстроено из черного камня на вершине холма, и хель-таккары приносили туда свои еженедельные дары свирепой богине. Но только посвященные знали, что богиня никогда не посещает это убогое жилище. Что бы ей делать там – повелительнице подводного царства, владычице глубин?

Подлинный храм Алохи, где некогда возносила молитвы жрица Эка и десятки ее предшественниц, находился глубоко под землей, в огромной пещере, своды которой светились ровным, тихим зеленоватым светом. Она сообщалась с озером, и отблески воды, похожие на легкую рябь, бежали по потолку, с которого свисали длинные, заостряющиеся к концу наросты.

Здесь все фигуры и предметы отбрасывали странные длинные тени, как если бы именно тут пролегала граница между мирами, и тени начинали жить собственной жизнью, забывая о хозяевах, то своевольно убегая куда-то, то исчезая в воде, то возникая во множестве из-за следующего поворота.

Факелы были бесполезны в этом святилище, ибо огонь трепетал, как крылья мотылька, и умирал, понимая, что он тут не нужен.

Где-то с хрустальным звоном срывался с уступа крохотный ручеек и разлетался по камням мелкими брызгами.

На чистом песчаном дне подземного водоема лежали статуи, искусно вырезанные из светящегося зеленоватого камня, и крохотные тритоны устраивали под ними свои убежища. Водяные растения и цепкие ракушки облепили бронзовый сундук, ушедший в песок больше чем наполовину. А на каменистом берегу, на золотом троне с высокой спинкой, украшенной серебряными барельефами и цветной эмалью, гордо восседал исполинский скелет. Кости его были искусно скреплены золотой проволокой, которая не давала им рассыпаться и рухнуть вниз бесформенной кучей.

Совершенный, без единого изъяна, череп был надежно защищен стальным шлемом, по бокам которого шел двойной ряд зеленоватых шипов, а в центре высился гребень, украшенный жесткой рыжей шерстью маббана, не истлевшей от влаги и времени. Железные клыки теймури исполняли роль забрала. Туловище, вернее, бывшее туловище закрывала кольчуга, сплетенная из мелких колец, с широким воротником из черной бронзы. На костях ног болтались драгоценные поножи с изображением змея, пожирающего землю. А вот наруч, как ни странно, был всего один, на правой руке. На коленях скелета лежала огромная книга, страницы которой были выполнены из тончайших металлических листов и испещрены странными знаками и удивительной красоты рисунками.

Но Хар-Даван не находил в окружающем ничего удивительного – ведь это и был, по существу, его родной дом. Он привык играть рядом со скелетом, обращаясь к нему с наивными детскими разговорами, плавать и нырять среди каменных изваяний и подолгу оставаться под водой, рассматривая их прекрасные печальные лица. Он любил листать книгу в зеленом шершавом переплете и рассматривать изображения огромных домов, высоких зубчатых стен, сложенных не из дерева, а из камня, удивительных воинов в нарядах, похожих на убранство его костлявого товарища, а не на привычные одежды охотников хель-таккара или других кланов.

Сикка, жрец Бар-Эбрея, его воспитатель – седобородый и тощий как жердь, не многим отличающийся от безмолвного воина на золотом троне, научил мальчика понимать мелкие значки, называемые рунами, – и однажды книга заговорила.

Она рассказывала о древнем гордом народе манга-ди-хайя, который был равен бессмертным богам. О прекрасных городах, построенных ими на берегу великого моря, о великих сражениях, о могучих героях и талантливых военачальниках, о чудесных вещах, которые эти люди умели делать, об их мечтах и стремлениях.

Нынешние жители Айн-Джалуты жили суровой и убогой жизнью. Единственной их целью было – выжить и продолжить свой род. Единственным желанием – наесться досыта и продолжить род с красивой женщиной. Хотя в их скудном и сером языке отсутствовало само слово «красота», как и слова «мечта» и «стремления».

Но маленький мальчик, игравший с тритонами и рыбами в подземном святилище Алохи, принадлежал совсем к другой породе людей.

Раз в несколько дней в пещеру приплывало странное создание, которое всякий бы посчитал либо божеством, либо чудовищем.

Его кожа была бледной, зеленовато-серого оттенка, скользкой на ощупь, тонкой и почти прозрачной. Длинное, слегка уплощенное тело с выступающей острым килем грудной клеткой не имело признаков пола. Плоские ступни с перепонками между голубоватыми пальцами с бледными и плоскими ногтями больше походили на раздвоенный хвост. Голый череп с костистыми перепончатыми ушами был покрыт мелкой серебристой чешуей. Огромные выпуклые глаза водянистого розоватого оттенка располагались ближе к вискам, а маленькие ноздри плоского, едва заметного носа были затянуты пористой коричневой кожей. И в этом уродливом, скользком и холодном теле таился чарующий, глубокий, мелодичный голос.

Хар-Даван называл существо Алохой – и оно соглашалось отзываться на это имя. Он полагал его кем-то вроде матери, которой никогда не знал, – и оно не разрушало его иллюзий.

Алоха с невероятной нежностью, которую трудно было предположить в столь хладнокровном существе, относилась к мальчику. Именно она открыла для него истинную красоту и очарование подводного мира и в то же время научила сражаться с его смертельно опасными обитателями. Благодаря ей он узнал, что у бронированных водяных змеев под нижней челюстью есть слабое место, где бьется синяя тугая жила, едва прикрытая тонкой голубой, в темных пятнах шкурой. И что грозная байга – этот комок мускулов, колючек и ядовитых шипов с ненасытной пастью – слепа, как новорожденная мышь, и ориентируется только по слуху. Так что достаточно пробить мембраны на ее ушных отверстиях, и из беспощадного охотника она легко превратится в добычу.

Они подолгу парили в темной, холодной толще воды, над покрытыми песком и илом черепичными крышами древних храмов с витыми колоннами и мордами рыб на портиках; заглядывали в опустевшие гроты, где некогда обитали водяные жители, а теперь валялись лишь разбитые раковины, костяные орудия и смешные фигурки из светлого песчаника – бывшие игрушки давно умерших детей.

И здесь, в зеленой колеблющейся мгле, где скользили опасные тени, среди всепоглощающей тишины, которая невозможна там, в мире солнца, он однажды понял, что такое истинное одиночество.

Хар-Даван с благодарностью постигал сложную науку выживания, не отдавая себе отчета в том, что никто иной ее постичь бы и не смог, ибо никто больше не был так силен, быстр и ловок, как он.

А еще Алоха учила его чужим наречиям. Сперва он не мог вообразить зачем, но она терпеливо повторяла певучим своим голосом незнакомые, порой невыносимо сложные, а порой – невероятно смешные слова, и он послушно произносил их раз за разом, не желая ее огорчать. Он любил водяное существо настолько, насколько вообще был способен любить.

Они часто рассматривали вместе книгу, и Алоха вздыхала о дальних странах, о городах с площадями, парками и фонтанами; о бескрайнем озере с соленой водой, которое называется морем и не имеет дна и берегов; о широких желтых дорогах, которые вились между зеленых полей и сиреневых виноградников, среди яблоневых и вишневых садов и пестрых лоскутков обработанной земли. Она грезила порой, как во сне, о высоких замках с изящными башнями, на которых трепетали яркие флаги, и о милых приветливых домиках с цветными окнами и голубыми и зелеными черепичными крышами. И об удивительном чистом небе, в котором не мечутся вечно голодные секахи, высматривая добычу.