Книга Отзвуки эха - Даниэла Стил

Днем Амадею отвезли в Кельн и бросили в здание склада, где собирали подлежащих высылке евреев.

Ей и в голову не могло прийти, что существует нечто подобное. Здесь теснились сотни людей, согнанных сюда подобно животным. И эти люди плакали, вопили, перекликались, толкали друг друга. Некоторые теряли сознание, но им даже упасть было некуда, и они так и оставались стоять. Все еще одетую в старые сапожки для верховой езды и амазонку, принадлежавшие Веронике, Амадею пинком вбросили в огромное помещение. Так вот что пришлось пережить матери и Дафне, когда их отправили в пересыльный лагерь, а оттуда в Равенсбрюк!

Амадея стала молиться, но в голове настойчиво вертелась неотвязная мысль: куда ее отправят?

Ей ничего не сказали: здесь, на складе, она была всего лишь еще одной жалкой еврейкой, недостойной жить в приличном обществе.

На складе их продержали двое суток. Холод стоял ужасающий. Вонь немытых тел была невыносима. Смердело рвотой, мочой, потом и экскрементами. Но Амадея продолжала молиться.

Наконец всех погрузили в поезд, так и не назвав места назначения. Но это уже было не важно. Они представляли собой всего лишь тела. Здесь собрали евреев со всего города, чтобы разом избавиться от них. Потерявшие голову люди плакали, умоляли, задавали ненужные вопросы. Одна Амадея молчала. И молилась. Она пыталась помочь женщине с грудным ребенком на руках. И очень больному, еле передвигавшемуся мужчине.

Теперь она знала: Господь не зря послал ее сюда. Он хотел, чтобы она разделила с этими людьми все их горести и помогла чем может, даже если это всего лишь молитва.

Амадея твердо помнила слова, сказанные матерью-настоятельницей в день ее прихода в монастырь: когда будут даны последние обеты, она станет невестой Христа распятого. Сейчас она должна нести свой крест и подставлять плечо под крест этих людей.

Она едва не падала от голода и усталости. Но в ушах звучал голос матери, повторявшей, как она любит свою дочь. Эти же слова сказала ей на прощание мать-настоятельница.

Больной мужчина умер на третий день, а вскоре за ним последовал и малыш. Среди пассажиров поезда смерти было много стариков, женщин и детей, и мертвые сидели рядом с живыми. Иногда поезд останавливался, солдаты открывали двери и вталкивали новых узников. Амадея старалась ни о чем не думать. Не спрашивать себя, куда их везут.

Поезд медленно полз через всю Германию на восток.

Обезумевшие люди постепенно превращались в животных, лишенных всякого понятия о человечности. Тех, кем они были раньше, больше не существовало. Поезд вез их прямиком в ад.

Глава 17

Через пять дней после отъезда из Кельна, третьего января сорок второго года, поезд остановился в тридцати шести милях к северу от Праги. Амадея не знала, сколько людей было в поезде. Но когда им приказали выйти на улицу, несчастные стали буквально вываливаться на землю: ходить они не могли. Амадее, правда, удалось оказаться в углу, где она могла время от времени хотя бы пошевелиться.

Выйдя из поезда, она едва передвигала ноги, но все же оглянулась и увидела сваленные на перроне тела стариков и детей. Одна из женщин два дня продержала на руках мертвого младенца. Когда кто-то из пожилых людей отставал, конвоиры подгоняли их криками и пинками. Амадея заметила, что все указатели были на чешском, и только потому поняла, в какой стране они находятся.

Люди выстроились длинной вереницей и вскоре тронулись в путь. Кое-кто так и не смог расстаться со своими пожитками и тащил их из последних сил. Строй растянулся на несколько миль: видимо, в поезде было несколько тысяч пассажиров.

Амадея оказалась рядом с двумя женщинами и молодым человеком. Они молча переглянулись. Амадея снова стала молиться. Если мать и сестра вынесли это, значит, сможет и она.

Она думала о Христе распятом, о своих сестрах в монастыре, не позволяя себе размышлять о том, что ждет ее и этих людей. Пока они еще живы и, добравшись до неизвестного места назначения, должны будут разделить общую судьбу.

Амадея молила Бога, чтобы жестокость нацистов миновала Жерара и Веронику. Никто не знал, что Добиньи ее прятали, и девушка надеялась, что у них все хорошо.

Между совсем недавним прошлым и настоящим была пропасть.

— Отдай мне это! — приказал молодой солдат бредущему за Амадеей мужчине, срывая с его запястья золотые часы, очевидно, не замеченные гестаповцами в Кельне. Амадея обменялась взглядом с соседом, и оба тут же опустили глаза.

Амадея благодарила судьбу за то, что Вероника перед отъездом дала ей свои сапожки для верховой езды. Крепкие и удобные, они очень выручили ее. Некоторые женщины потеряли туфли еще в поезде и теперь были вынуждены идти босиком по замерзшей земле. Израненные ноги болели и кровоточили. Несчастные плакали от боли.

— Вам повезло, — заявил один из охранников старушке, спотыкавшейся на каждом шагу. — Будете жить в образцовом городе. Это больше, чем вы заслужили!

Старушка снова споткнулась, и шагавший рядом с ней человек поддержал ее под локоть. Старушка пробормотала слова благодарности, и Амадея помолилась за нее. Помолилась за всех. И за себя тоже.

Примерно через час они увидели ее. Древнюю крепость, выстроенную австрийцами два века назад. Выцветшие буквы названия складывались в чешское слово «ТЕРЕЗИН». Под ним была еще одна, новая, надпись по-немецки: «ТЕРЕЗИЕНШТАДТ».

Их провели через главные ворота и велели выстроиться для «обработки». Они увидели, что узкие мощеные улочки заполнены народом. Это было скорее гетто, чем тюрьма, и люди, по-видимому, могли свободно передвигаться в пределах крепости. Вокруг было множество людей. Каждый держал жестяную кружку и ложку. Чуть подальше виднелось здание с вывеской «Кафетерий», что показалось Амадее крайне странным. Повсюду шла стройка. Мужчины что-то неустанно пилили, прибивали, клали кирпич. Ни на ком не было тюремных роб. Все здесь носили собственную одежду. Это действительно был образцовый концлагерь, и живущие в нем евреи были оставлены на произвол судьбы. В крепости уже были возведены двести двухэтажных домиков и четырнадцать гигантских каменных бараков, призванных вместить три тысячи человек. Правда, свезли сюда уже семьдесят тысяч голодных, усталых, замерзающих людей, в большинстве случаев не имевших теплой одежды. В полумиле отсюда была еще одна крепость, поменьше, служившая тюрьмой для смутьянов. «Обработка» заняла семь часов, и за это время людям дали всего лишь по чашке жидкой кашицы. Амадея не ела пять дней. В поезде им давали хлеб и воду, но она делилась хлебом с детьми, а от воды начинались рвота и понос, поэтому она перестала и пить. Но дизентерией уже успела заразиться.

Амадею удивляло огромное количество стариков, пока она не узнала, что Терезин — нечто вроде поселка для престарелых. Им даже показывали рекламные брошюры, обещавшие здесь райскую жизнь. Мужчин помоложе, оборванных и изможденных, сгоняли в строительные бригады. Детей тоже было немало.

Действительно, лагерем Терезин не выглядел, а был скорее похож на большую деревню. Только вот жителей отличали не только худоба и лохмотья, но и абсолютно мертвые глаза на измученных лицах.