Книга Дочери принцессы - Джин П. Сэссон

Если в некоторых племенах обрезание женщин было совершенно запрещено, то в других только иссекали капюшон клитора. Иссечение капюшона клитора является наименее распространенным способом женского обрезания, и по своему характеру он аналогичен мужскому обрезанию.

Но в Аравии были и такие племена, где бедным женщинам вместе с клитором удаляли и малые срамные губы. Такой способ был распространен довольно широко, его можно сравнить с полным удалением головки мужского пениса. Моя собственная мать не вняла новому указу, и трое из её дочерей были подвергнуты варварской операции обрезания. Остальных женщин нашего семейства от этого кошмара спасло только вмешательство западного врача и настойчивость отца по отношению к матери, который сумел убедить ее в том, что обрезание женщин – всего-навсего изживший себя языческий ритуал, от которого следовало отказаться. Странно еще и то, что в мусульманских странах именно женщины настаивали на том, чтобы подвергнуть обрезанию своих дочерей, очевидно боясь, что к их физическому отличию будут относиться с предубеждением и, следовательно, дочери останутся без мужей. Только в этом вопросе женской сексуальности образованные мужчины обошли своих жен.

Имеется еще один, наиболее жестокий и опасный метод женского обрезания, известный под названием фараонское обрезание. Я даже не могу себе представить, какую боль испытывали женщины, прошедшие через фараонское обрезание. Эта операция является наиболее радикальной. Девушка, подвергнутая такому ритуалу, оставалась без клитора, а также без малых и больших срамных губ. Если бы аналогичную операцию выполнили на мужчине, это означало бы удаление пениса и мошонки.

Какими варварскими были старые традиции, которые и сегодня еще не канули в прошлое! В Саудовской Аравии было немало сделано для того, чтобы избавиться от изжившей себя традиции, и большинство женщин в моей стране не знакомы с ужасом подобной практики. Мужчины моей семьи запретили эту языческую процедуру, но есть еще семьи, потомки выходцев из Африки, живущие ныне в Аравии, кто готов скорее пойти на наказание, но только бы выполнить ритуал, ссылаясь на то, что ничто так хорошо не способно сохранить женское целомудрие, как снижение шансов на получение ими удовольствия.

Я знала, что считается, что практика женского обрезания берет начало в Нильской долине, и предполагала, что этот, варварский обычай должен кончиться именно там, где начался. Однако многие женщины в Египте и на всем континенте в целом все же и сегодня подвергаются этой бесчеловечной процедуре.

Но за годы жизни в силу того, что в моей семье такая практика уже не применялась, я счастливо забыла об этом уродовании женщин.

Теперь Фатьма тянула меня за руки. Ее умоляющий жест вернул меня к действительности. С огромной печалью вспомнила я лицо девчушки, Алхаан, которая много раз приходила на нашу виллу навестить бабушку. Это был прелестный ребенок, казавшийся умным и счастливым. Мое воображение живо нарисовало мне картину, как мать приведет эту кроху к цирюльнику, разденет ее и раздвинет ножки ребенка перед мужчиной с острой бритвой.

От ужаса меня передернуло. Я не могла поверить, что мать этой чудной девочки может позволить нанести своему ребенку такое страшное увечье. Все же я знала, что па свете было еще много матерей, позволяющих проводить над своими дочерьми такую невыносимую операцию. По данным Всемирной организации здравоохранения, в мире насчитывалось от 80 до 100 миллионов женщин, подвергнувшихся такому изуверству. Вот сколько боли ,ыло причинено маленьким девочкам!

С надеждой в голосе Фатьма воскликнула:

– Госпожа, вы можете спасти мою внучку? Я медленно покачала головой.

– Что я могу сделать, Фатьма, если ты бессильна. Я не член вашей семьи, и мое вмешательство будет воспринято с негодованием.

– Вы принцесса. А моя дочь, она испытывает уважение к принцессам.

Много лет назад я узнала о том, что люди, не имеющие богатства, считают, что деньги вместе с экономической независимостью приносят и мудрость. Как они ошибаются! В конечном итоге все зависит от того, обладает ли человек врожденной культурой. Инстинктивно чувствовала, что дочери Фатьмы мое вмешательство не понравится.

Я беспомощно развела руками.

– Фатьма, что я могу сделать? Всю свою сознательную жизнь я хотела избавить женщин от этого кошмара, – голос мой упал. – А сейчас мне кажется, что мир для наших сестер делается все мрачнее и мрачнее.

Фатьма хранила молчание, в ее черных глазах ясно читалась безысходная печаль.

– Если бы я могла, то помогла бы твоей внучке, но у меня даже нет права высказать свое мнение.

Фатьма выглядела разочарованной, но когда она заговорила, в голосе ее не чувствовалось упрека.

– Понимаю, госпожа, – она смотрела на меня из-под полуприкрытых век. – Но я умоляю вас пойти со мной. Попробовать.

Удивленная упрямством Фатьмы, я почувствовала, как тает моя решимость. Я ощутила, как по моему телу пробежала дрожь, и слабым голосом спросила:

– Где живет твоя дочь?

От избытка эмоций толстые губы Фатьмы буквально взорвались, когда та ответила:

– Очень близко, на машине – рукой подать. Если мы поедем сейчас же, то успеем оказаться там до того, как Нассер вернется с работы.

Я призвала на помощь всю свою храбрость и встала. Про себя же подумала, что, несмотря на очевидный провал, все же должна предпринять попытку. Я понимала, что буду вынуждена что-то соврать мужу, иначе он запретит мне ехать.

– Фатьма, пойди и собери свои вещи. И никому не говори ни слова об этом деле.

– Хорошо, госпожа! Я знаю, Аллаху угодно, чтобы вы помогли мне!

Я видела, как проворно она поспешила к выходу, двигаясь быстрее, чем когда-либо. Несмотря на огромную разницу в нашем положении, мы были с ней товарищами, которые боролись за одно общее дело.

Я причесывала волосы, красила губы и искала сумочку, думая при этом, что сказать Кариму. Я решила сказать ему, что Фатьма сегодня утром узнала о том, что у ее дочери было обнаружено редкое женское заболевание. Но дочь ее от лечения отказалась, сказав, что если на то была воля Аллаха, то она лучше умрет, чем воспрепятствует тому, что суждено, и не примет лечения из рук человека. Фатьма уговорила меня поехать с ней, чтобы убедить дочь в необходимости борьбы за жизнь ради собственных детей. Для пущей убедительности я решила сказать, что сначала не хотела ехать, но никогда не прощу себе, если женщина умрёт, а я и пальцем не пошевельну ради ее спасения. Это был жалкий сценарий, но Карим всегда отмахивался от женских проблем, так и в этот раз он, конечно же, разворчится, но и с места не тронется, чтобы остановить меня.

Но оказалось, что мне не нужно прибегать ко лжи, так как, по словам Абдуллы, пока я разговаривала с Фатьмой, отца позвали к телефону. Карим просил Абдуллу передать мне, что собирается с одним из своих кузенов отправиться в каирское казино и не вернется до позднего вечера. Я поняла, что муж хотел отделаться от сына, который просил пожертвовать миллион долларов пошатнувшейся ливанской экономике. На мой взгляд, его предлог уйти из дома был таким же бесчестным, как и та ложь, которую я собиралась ему преподнести. Кариму была свойственна черта, характерная для большинства арабов. Мой муж не может ответить отказом, он предпочтет пойти на малую ложь и исчезнуть с глаз того, кто ждет ответа.