Книга Люди крыш. Пройти по краю - Любовь Романова

Постепенно дело наладилось. Она начала более-менее сносно скользить от фибры к фибре. Даже попыталась раскинуть руки. Как ни странно, получилось. Тогда Женя снова запела:

Когда открывался луны беспощадный глаз,

Она признавала, что крылья, увы, не для нас,

Но, пыльного города сны унося в кровать,

Ей снова хотелось летать, так хотелось летать.

Внизу, бесшумным спутником скользила, похожая на ласточку, тень. Она неслась по искрящейся в лучах солнца воде, повторяя Женины маневры. С тенью было не так страшно. Серая спутница не давала почувствовать себя одинокой и потеряться над бесконечным морем.

Потеряться?

Женя поняла, что не знает, где берег. Впереди лежала туманная полоса горизонта, и никаких намеков на сушу. Абхазия, похоже, осталась за спиной, но оглянуться было страшно. Нужно все время смотреть на фибры и ловить новые нити. Черт! Как же эти крыланы разворачиваются?

Идей не было. Она летела все дальше и дальше. Синяя фибра, красная, белая фибра, желтая…

Развернуться ей удалось только минут через пятнадцать. Впереди, наконец, появился берег. Он напоминал акварельный набросок, легкий и призрачный. Женя от отчаяния едва не зарыдала — Абхазия была очень далеко. Руки онемели. Ноги давно ничего не чувствовали. Глаза то и дело затягивал влажный туман. От разноцветных нитей кружилась голова. Когда же это кончится?

И тут перед ней вырос Утес. Она пронеслась над ним, цепляясь за нежно-розовую фибру, и чуть не потеряла равновесие, взглянув на знакомую площадку.

В том месте, где расступалась булыжная ограда, стоял человек. Мужчина.

Женя не успела разглядеть лица, но могла поклясться: в его осанке и наклоне головы было что-то знакомое. Может, Марат? Нет, он гораздо выше и шире в плечах. Тогда кто?

Силы покинули Женю метрах в ста от берега. Ей вдруг стало все равно. Настолько, что она выпустила очередную нить и погрузилась в холодную воду. Надо было кричать, звать на помощь, бороться, но она не могла пошевельнуть и пальцем. Глухая апатия сковала тело прочным панцирем. Даже когда чьи-то руки подхватили ее под мышки и втащили в лодку, у Жени не было сил открыть глаза и разглядеть своего спасителя. Хотелось только одного, чтобы ее оставили в покое.

Желательно навсегда.

Она пришла в себя на галечном берегу возле жарко пылающего огня. Все тело ныло, зато было тепло и сухо. Женя опустила глаза и ойкнула, сообразив, что на ней нет ничего, кроме пары шерстяных простыней.

— Не пугайся. Это я тебя раздевала, — засмеялась Аня, протягивая пластиковую кружку с горячим чаем, налитым из припасенного термоса. Ее серо-зеленые глаза весело блестели. — Парней на это время прогнала.

— Увы, увы, — вздохнул Тим, садясь рядом с Женей.

Он вдруг наклонился и поцеловал ее в губы. Быстро и очень решительно. Это было так неожиданно, что кружка выпала из рук и дымящийся чай побежал по круглым камням.

— Ты чего? — испуганно спросила Женя, глядя Тиму в глаза.

— Ничего. Теперь ты целовалась и умирать уже не так жалко.

Она совсем забыла, что у кошек исключительный слух. Просто Женя этой способностью не пользовалась с того самого дня, когда Изгаршев растрезвонил про якобы доставшиеся ей в наследство миллионы. Выходит, Тимофей подслушивал все время, пока она находилась на скале. Вот гад!

— Не делай так больше! — отчеканила она.

— Как скажешь! — Тим порывисто встал и отправился бродить вдоль линии прибоя.

Анна посмотрела ему вслед и покачала головой.

— Зря ты его. Больше не поцелует.

— И прекрасно! — Женя страшно сердилась, хотя сама не понимала, на что. — А где все? Гриша, Корина Семеновна, Федор?

— Пошли коней седлать. Через полчасика выезжаем.

— Кого седлать? Куда выезжаем?

— В Геленджик. Там сейчас стоят лагерем люди глубины. Мы поедем на мини-вэне, который вас сюда привез. Гриша пошел с водителем договариваться, Федя — поспать, а Корина Семеновна — не знаю. От нее никогда ничего не добьешься.

— Мы? Ты тоже?

— Конечно. Я и Гриша. Должен же тебя кто-то учить нашему ремеслу. Полеты — это еще не все. Хотя летала ты классно. Я и не знала, что так бывает. Обычно новички протягивают метров двадцать и падают в воду. Я вообще еле-еле через камни перевалила. Но чтобы сорок минут над морем… Невероятно! Жалко, что никто, кроме нас, не видел.

«Я просто не знала, как повернуть к берегу», — едва не проговорилась Женя, но вовремя прикусила язык. Нехорошо убивать легенду на корню.

— Спасибо, что вытащили меня из воды. Я бы точно утонула.

— То есть? — Аня тряхнула порядком поредевшими за минувшие сутки бабочками и уставилась на Женю. — Из какой воды? Когда мы тебя нашли, ты лежала на берегу. Метрах в десяти от моря.

— Да нет же… — Женька запнулась.

Мужчина на Утесе и непонятное спасение — похоже, опять началась полоса загадок. Радует, что на этот раз никто не попытался ее убить.

Войдя в кабинет директора Службы Контроля Края, Учур обнаружил своего шефа вытряхивающим мелкие камушки из модельных туфель.

— Черт меня дернул их сегодня надеть, — пожаловался Морок своему помощнику. — Теперь придется выбрасывать. Сто метров по берегу моря — и обувь за четыреста евро псу под хвост.

— Может, чаю? — с сочувствием спросил Учур, едва заметно пришепётывая.

— Давай. Все равно уже принес.

Просияв, помощник аккуратно поставил на письменный стол деревянный поднос с большой кружкой. Непосвященному человеку могло показаться, что четырнадцатилетний Учур — уроженец Средней Азии. Киргиз или узбек. На эту мысль наводили раскосые карие глаза под тяжелыми веками и плоское лицо. Однако более внимательный наблюдатель обязательно заметил бы красиво очерченный рот, прямой нос и гордую посадку головы. Учур был родом с Алтая и принадлежал маленькому народу, называвшему себя алтай-кижи.

Морок подобрал его на одной из главных улиц города. Оборванный мальчишка, сидя на тротуаре, перебирал струны потрепанной балалайки с круглой декой и необычайно длинным грифом. Его выступление собрало вокруг небольшую толпу. Люди слушали горловое пение, напоминающее низкое бормотание сразу в нескольких тональностях, и охотно бросали деньги в замызганную меховую шапку.

То ли наивному алтайцу не пришло в голову договориться с местными попрошайками, то ли успех у публики вызвал их жгучую зависть, только прямо на глазах у руководителя СКК в толпу слушателей ворвался коренастый пацан. Он схватил шапку, полную бумажных денег, и бросился прочь, сверкая подошвами кроссовок.

Учур перестал играть.

Оторвал на секунду от струн руку и сделал быстрое, едва уловимое глазом движение. Словно поймал пальцами назойливую муху. Никто из зрителей не связал его жест с тем, что произошло дальше. Воришка внезапно остановился, выгнулся дугой и выронил добычу. Никто ничего не понял, кроме Морока, наблюдавшего за этой сценой через стекло своего «лексуса».