Книга Игры с огнём - Яна Ясная

-Терпение, Китти... И он потянул меня за собой, назад, на кровать. Это было так странно.

Повязка на глазах, с одной стороны, лишала зрения, а с другой - полностью меняла восприятие. Каждый новый поцелуй, каждое новое прикосновение были неожиданностью - они обжигали сильнее, чувствовались ярче. И можно было лишь пытаться угадать, что дальше - по скользящему движению рук, по смещению веса, ощущаемому спиной, на матрасе, по щекочущему дыханию. Эдвард как нарочно дразнился, постоянно меняя положение. Губы - а за ними живот. Грудь - а за ней шея, и снова живот. Все тело горело, я дышала через раз, кусала губы, извивалась, пытаясь продлить ускользающие прикосновения. Испытывала жестокое разочарование и тут же снова чувствовала на коже дразнящие, щекочущие поцелуи. Я готова была уже то ли рычать, то ли умолять, когда ладони Эдварда вдруг с нажимом провели по моим бедрам, заставляя широко раздвинуть ноги, раскрыться полностью для него.

Ослепленная. Связанная. Беспомощная. Беззащитная. Покорная. Почему это так возбуждает с ним? Почему меня трясет в блаженном предвкушении от одной только мысли, что Феррерс может творить со мной что захочет, все, что только придет в его сумасшедшую голову, и я знала - я буду согласна. Я буду на все согласна, только бы еще раз ощутить этот непередаваемый экстаз, ощутить его - во мне, ощутить эту острую, но такую сладкую зависимость...

Влажных складок невесомо коснулись пальцы. Погладили, сорвав с моих губ судорожный всхлип, и я подалась вперед и вверх, стремясь скорее ощутить его внутри хотя бы так. Тихий смешок пощекотал нежную и обостренно чувствительную кожу бедра.

- Терпение, Китти, - повторил Эдвард.

И тут же, в противовес собственным словам, проник пальцами внутрь, одновременно прижавшись губами к самой чувствительной сейчас точке моего тела. От острого удовольствия я выгнулась дугой, еще сильнее вскидывая бедра ему навстречу. Лента врезалась в запястья - я совсем забыла про нее. Нестерпимо хотелось запустить пальцы в светлые волосы, ухватить, как раньше, и зуд от этого нереализованного желания тоже скапливался внизу живота, пульсировал, разгораясь, заставляя стонать и хныкать, и кусать и без того опухшие губы. Горячий язык скользил по складкам, игрался, проникал внутрь. Дарил неземное наслаждение и одновременно с ним понимание - мне мало! Я хочу больше, хочу, хочу, хочу, прямо сейчас!

А помогавшие языку пальцы вдруг скользнули... ниже. Я застыла, когда Эдвард провел ими по тугому колечку мышц, смазывая его моей собственной влагой, и медленно ввел один палец внутрь. Ощущения были новыми. Я прислушалась к ним, отвлеклась и вздрогнула всем телом, когда Феррерс лизнул клитор и тут же ухватил его губами. Ощущения двоились, наслаивались друг на друга, я не могла понять, на чем сосредоточиться, на губах, ласкающих изнывающее от желания лоно, или на пальцах - уже двух? трех? - двигающихся в попке. Первое могло подарить долгожданную разрядку. Второе... второе было непривычно, интересно, странно. Эдвард решил за меня, резко отстранившись, оставив меня на растерзание полной пустоты и неудовлетворенности. Везде.

Я хныкнула, снова попробовала выкрутиться из пут, мотнула головой по подушке, пытаясь стянуть повязку. Застонала от бессилия. - Эдвард... - сами собой шепнули пересохшие губы. Это слово поглотил поцелуй. Тягучий, долгий, с моим собственным вкусом на губах и запахом моего геля для душа. Твердый напряженный член с нажимом провел по набухшим складкам, а потом медленно, мучительно медленно начал входить, осторожно проникая в разработанное отверстие. Мышцы сжимались против воли, и я снова пыталась их расслабить. И всякий раз это срывало с губ Эдварда хриплый стон, который отзывался в моем теле приятной дрожью. И я не могла с уверенностью сказать, нравится мне происходящее потому, что приносит удовольствие мне, или потому -что ему.

Но мне нравилось. Возбуждение, чуть спавшее от напряженного ожидания неизвестного, снова нарастало. Медленные осторожные движения, приправленные прерывистыми поцелуями. Горячая, твердая наполненность в непривычном месте, и сосущая пустота там, где все горело и этой наполненности требовало. Дразнящие прикосновения пальцев к складкам... В голове не осталось ничего, в ушах звенело. Мне уже не нужна была повязка, я все равно ничего бы не видела сейчас, ослепленная каскадом сменяющих друг друга ощущений. Мне не мешала лента на запястьях, потому что я все равно ничего не могла бы сделать. Я могла только вскидывать бедра, подаваясь навстречу ускоряющимся движениям, и стонать, чувствуя, как в предвкушении лавины наслаждения дрожит каждая клеточка моего тела.

И за пару мгновений до того, как меня накрыло оглушительной волной оргазма, Эдвард вдруг вышел из попки и одним рывком вонзился до упора туда, где только что были лишь его пальцы. И я закричала, полностью теряясь в невероятных ощущениях, кажется, не только своих...

Эдвард прижался благодарным поцелуем к моему животу, поднялся выше, лизнул один напряженный сосок, куснул другой, поцеловал в губы, и я почувствовала, как повязка с глаз сползает. Щурясь от света, я посмотрела в глаза этому совершенно великолепному в своей безнаказанности мужчине. Феррерс задорно ухмыльнулся и помог мне сесть и повернуться спиной, чтобы он мог развязать руки. А когда я, потирая запястья, на которых остались красные полосы (не страшные, впрочем, даже заклинание от синяков не понадобится), повернулась обратно, то увидела, как Эдвард крутит в пальцах ленту. Голубую ленту. Подозрительно знакомую голубую ленту. И, подтверждая ошеломительную догадку, он протянул ее мне:

- Давно хотел вернуть. Но все как-то случая не представлялось...

Наверное, впервые за все время нашего общения, включая состояние сурового вооруженного конфликта, я растерялась. То есть все эти годы он - Феррерс, потомок древнего рода, аристократ черте какой выдержки, заносчивый гад и прочая-прочая - хранил дурацкую голубую ленту. И этот факт сказал мне сейчас даже больше, чем его рассказ о той далекой ломке. Сердце отчаянно заныло.

Вот только это ничего не меняет. Именно потому, что он Феррерс, потомок древнего рода, аристократ черте какой выдержки. У него есть долг перед семьей, перед родом, перед страной, в конце концов. А уж с его-то собственными прошлыми проблемами с раскрытием, список невест папаша Феррерс наверняка еще и лично проредил, отбросив самых сомнительных. Так что у наших отношений будущего нет, и правы были его родители, ох, правы, растащив несмышленышей в разные стороны. И я не имею права усугублять и без того непростую ситуацию...

Я вдруг поняла, что молчание затягивается, и Феррерс смотрит на меня уже не насмешливо, а задумчиво, и светлые брови незаметно сходятся на переносице, а потому торопливо приняла ленту, подержала, погладила пальцами и сунула ему обратно.

- Оставь себе. - Я чуть улыбнулась. - Подарок. На память.

Феррерс продолжал хмуриться, вглядываясь в мое лицо, и я ухмыльнулась уже шире.

- Только не говори мне, что ты ее все эти годы под сердцем в тайном кармашке носил. -М? - Мне казалось, у тебя дом рухнул со всем имуществом, или я что-то путаю?

- А! - Эдвард поднялся, подошел к комоду и, открыв верхний ящик, не глядя сунул туда ленту (сдается мне, там она и покоилась все это время). - Это моя квартира. А особняк - родовой. Был. По статусу в нем жить было вроде как солиднее. Я на самом деле не так давно туда перебрался. И, как видишь, еще не все успел перевезти.