Книга История Семилетней войны - Иоганн Вильгельм Архенгольц

Меры, принятые для его освобождения, остались ему неизвестными, так как город был совершенно отрезан. Такое положение длилось двадцать семь дней при постоянных атаках, стеснениях и угрозах неприятеля. Тогда все надежды его исчезли. Личное его мужество ничего не могло сделать, точно так же, как решимость и власть прусской дисциплины не могли удержать его недовольных солдат и принудить их к дальнейшей обороне; все его заботы со средоточились теперь на громадной сумме денег, сложенной в городе. Здесь, как в центральном пункте области, находились все доходы ее, контрибуционные суммы и военная касса; иные суммы были также отданы на хранение в это место, считаемое безопасным. Всех денег было более пяти миллионов талеров. Итак, необходимость спасти это сокровище и доставить его в безопасное место, особенно ввиду тогдашнего критического положения Фридриха, руководила решением Шметтау, который знал, что отсутствие денег делает всякую войну невозможной, уничтожая самые храбрые полки. Но он не знал, что вспомогательный корпус уже выслан. Осаждающие же, которым хорошо было известно о вступлении этого корпуса в Саксонию, считая, что Дрезден уже спасен, забыли все свои угрозы и согласились почти на все требования Шметтау. Он капитулировал, получив свободный пропуск со всем своим гарнизоном, обозом, артиллерией, снарядами, понтонами и повозками, нагруженными деньгами, при всех знаках военного отличия. Было также установлено, что все имущество прусских подданных будет вывезено и что императорские войска не примут к себе ни одного перебежчика, причем императорский генерал Макир дал честное слово «исполнить все самым точным образом и без всякого спора». Но магазины были оставлены неприятелю. Одной ржи, пшеницы и овса здесь оказалось 30 000 четвериков, муки – 12 700 центнеров и множество иного продовольствия, благодаря чему австрийцы, уже помышлявшие об отступлении в Богемию из-за недостатка оного, опять были в состоянии удержаться в Саксонии.

Едва капитуляция была заключена, подписана импер ским фельдмаршалом герцогом Цвейбрюккенским и одни ворота уже заняты завоевателями, как в двух милях от Дрездена появился Вунш со своим корпусом, совершившим чрезвычайно усиленные марши. Солдаты его напрягали все силы и в эту минуту не могли продолжать похода, так как, кроме того, должны были два раза отражать император ского генерала Брентано, вышедшего навстречу им со своим корпусом. Вунш, ничего не зная о капитуляции, решил штурмовать Новый город. Приближение его оживило павших духом дрезденских пруссаков, а некоторые офицеры гарнизона были того мнения, что капитуляцию, уже формально подписанную, следует уничтожить и немедля прогнать австрийцев, уже занявших одни ворота. Но Шметтау, все еще опасаясь за свои сокровища, о спасении которых он имел от короля столь серьезные инструкции, не хотел и слышать о такой дерзкой мере, хотя удачный исход ее был вероятен. Впрочем, вице-комендант, полковник Гофман, считая, что должно это сделать и без приказания, сел на лошадь и обратился к главному караулу с приказанием следовать за ним. Но караульный офицер, капитан Сидов, не хотел ему повиноваться. Тогда Гофман обозвал его трусом и выстрелил по нему из пистолета, однако промахнулся. Несколько караульных солдат, чтобы отомстить за своего офицера, сделали залп по Гофману, и храбрый полковник был убит. Исчезли надежды пруссаков; Вунш отступил, и весь Дрезден был занят австрийцами.

Но капитуляция, столь торжественно заключенная, была нарушена почти во всех пунктах, и ав стрийцы обращались самым позорным образом с гарнизоном, признанным ими не пленным, а сво бодным. Императорские офицеры, рядовые, даже ге нералы точно старались превзойти друг друга в неблагородном поведении. Они силой выхватывали из рядов солдат, принуждая их вступить в ав стрийскую службу. Офицеров оскорбляли площадной бранью, били прикладами, палками, ранили, даже убивали. Австрийские офицеры, забывая свое звание или, вернее, чуждые правил чести и благородства, сами были зачинщиками, то есть главными действую щими лицами в этом постыдном деле и постоянно кричали своим солдатам: «Бейте собак! Стреляйте по этим канальям!» Даже главнокомандующие, генералы Макир и Гуаско, были не последними в этом. Забыв данное слово, которое им, как офицерам, полководцам и вождям германских воинов восемнадцатаго столетия, должно было бы быть трижды священно, пример чего был подан их предводителем кроатов, генералом Лацинским при Торгау, они силой отняли у пруссаков торжественно обещанные им капитуляцией оружие, понтоны и военные принадлежности; повозки и суда для транспортов не были им выданы, а на жалобы их отвечали угрозами. Даже определенный в капитуляции срок пребывания в Дрездене был сокращен на два дня. Но, преодолев бесчисленные затруднения, генерал Шметтау, благодаря своему благоразумию и решимости, все же увез деньги и гарнизон, как добычу.

Никогда еще комендант крепости не действовал лучше Шметтау в столь критическом положении. Несмотря на свою неудачу, он заслуживал полного одобрения философа, который, однако, относился хладнокровно даже к таким комендантам, которые отражали все приступы и отстаивали крепости. Не зная о происходившем вне города и не обнадеженный собственным письмом Фридриха, он уступил справедливым опасениям и точно последовал приказаниям своего монарха. Поэтому Фридрих не мог наказать его, как главнокомандующего, но он наказал его своей немилостью и удалением с поприща славы. Предчувствуя тяжелые последствия потери Дрездена и испытав их вскоре, он не мог и не хотел простить генералу его неудачи, хотя тот с таким трудом доставил ему королевскую казну, столь заботливо вверенную его попечению. Ревность Шметтау к службе была несомненна; но на это не обратили внимания, так как удача не от него зависела и он не мог исправить ошибки короля. А ошибки эти были велики, потому что Вунш получил положительный приказ не тотчас же идти на помощь сильно теснимому и содержащему такие сокровища и магазины Дрездену, но пытаться сперва овладеть Виттенбергом и Торгау, где нечего было терять, а тогда уже спешить к столице Саксонии, которую своевременное прибытие его несомненно могло бы спасти. К тому же в течение 27 дней не было сделано попыток снабдить коменданта известиями посредством тайно высланных гонцов.

Вообще ни одна армия в эту войну не была так плохо снабжена лазутчиками, как прусская, потому что король их не вознаграждал, а какой-нибудь червонец, выданный шпиону за удачное известие, нисколько не компенсировал те большие опасности, которым он подвергал свою жизнь. Этот недостаток, происходивший от экономических соображений, разрушил бы многие важные предприятия и совершенно изменил бы ход событий этих кампаний, если бы Фридрих не получал важных сообщений от стольких преданных ему людей всех сословий, особенно же благодаря догадливости, соединенной с неутомимой деятельностью его сторонников и гусарских офицеров; это было пылкое усердие воинов, отчасти заменявших шпионов.

Величайшие вожди признали необходимость пользоваться такого рода людьми; но никто не умел пользоваться ими лучше принца Евгения, который награждал их по-царски, за что они служили ему превосходно. Многими своими великими подвигами при ограниченных силах обязан он тайным сообщениям своих лазутчиков. Фридрих хотел с этой целью воспользоваться знаменитым разбойником Кезебиром, который сидел в Штеттине в кандалах, приговоренный на пожизненное тюремное заключение. От этого немецкого Картуша, с его мужеством и нахальством, можно было ждать больших услуг в качестве шпиона, поэтому ему даровали свободу с самого начала войны. Но Кезебир, не столько помня помилование, сколько претерпенное наказание, хотя и обещал все, но исчез и не вернулся более.