Книга "Юнкерс-87". Stuka в бою - Александр Клинге

"У него нервы сдали, у этого идиота", — комментирует Фиккель по радиотелефону. В этот момент я не могу больше заниматься подбитым самолетом, поскольку должен попытаться удержать вместе наш потрепанный строй, и маневрирую в западном направлении, используя оборонительные круги. Через пятнадцать минут красные истребители уходят и мы в обычном строю направляемся к нашей базе".

Обращает на себя внимание, во-первых, резкое снижение качества подготовки немецких летчиков, во-вторых, практически полная беззащитность "Штук" перед вражескими истребителями. К этому моменту в большинстве подразделений Люфтваффе сложилась ситуация, когда кадровый состав достаточно четко разделился на две половины: постепенно уменьшавшийся в размерах "костяк" из асов-ветеранов и недостаточно обученная молодежь, которая несла большие потери. Ветераны, на которых ложилась основная тяжесть воздушных боев, выбивались из сил и рано или поздно совершали роковую ошибку.

Основной целью пикировщиков в этот период окончательно стали советские войска на фронте, на удары по объектам в ближнем тылу сил уже, как правило, не оставалось. Рудель в своих воспоминаниях описывал типичные вылеты лета 1944 года:

"Используя бомбы и пушки, мы атакуем танки, колонны грузовиков с бензином и продовольствием, пехоту и кавалерию. Мы наносим удары с высоты от 10 до 200 метров, потому что стоит отвратительная погода.

Вместе с другими самолетами, оборудованными 37-мм пушками, я отправляюсь на танковую охоту на предельно низкой высоте. Вскоре остальные экипажи остаются на земле, поскольку, когда мой самолет поврежден, я должен использовать другой, и так, пока исправных противотанковых машин совсем не остается. Если требуется слишком много времени, чтобы заправить целую эскадрилью, я приказываю быстро залить горючее в мой самолет, и вдвоем с другим летчиком мы совершаем дополнительные полеты между общими вылетами. Обычно наших истребителей в воздухе нет, русские используют все свое численное преимущество против нас одних. Во время этих воздушных боев мне трудно маневрировать, поскольку я не могу нажимать на педали, я использую только одну ручку управления. Но до сих пор я получал повреждения только от зенитного огня, хотя и во время каждого вылета, а это достаточно часто. Во время последнего боевого вылета в тот день я лечу на обычной "Штуке" с бомбами и двумя пушками двухсантиметрового калибра. С помощью этого оружия нельзя пробить даже среднюю по толщине танковую броню. Предположительно красные не ожидают, что мы появимся так поздно, наша единственная цель — установить места их концентрации и составить общее представление о ситуации, которая имеет важнейшее значение для завтрашнего дня. Мы летим вдоль двух дорог, которые идут на север в направлении Балты. Солнце уже садится, слева впереди над деревней Фалешти поднимаются огромные облака дыма. Возможно, там все еще румынские войска. Я отстаю от эскадрильи и лечу над деревней, меня встречает сильный зенитный огонь. Я вижу массу танков, за ними — большую колонну грузовиков и мотопехоты. Любопытно, что на танках по два-три запасных бака с горючим. Меня словно озаряет вспышка: они больше не ожидают нашего появления и хотят сегодня вечером прорваться в самое сердце Румынии, в район нефтяных месторождений и тем самым отрезать весь наш южный фронт. Они пользуются сумерками и темнотой, потому что днем они не могут двигаться, когда у них над головой кружат мои "Штуки". Вот почему танки оснащены дополнительными баками, это означает, что они могут прорываться даже без своих грузовиков. Это крупная по масштабам операция, и они уже ее начали. Я сейчас вижу это совершенно ясно. Только мы одни знаем, что происходит, значит, вся ответственность лежит на нас. Я отдаю по радиотелефону приказ:

"Эта атака имеет важнейшее значение".

"Бомбы сбрасывать поочередно".

"Атакуйте на малой высоте, пока не кончатся боеприпасы".

"Бортстрелкам также открыть огонь по машинам".

Я сбрасываю бомбы и начинаю охоту на танки со своими 20-миллиметровыми пушками. В другое время было бы чистой тратой сил стрелять по танкам из оружия такого калибра, но сегодня иваны везут баки с горючим. И тут они просчитались. После первых же бомб русская колонна останавливается и затем, под прикрытием свирепого зенитного огня, пытается двигаться дальше, сохраняя строй. Но мы не даем себя запугать. Только сейчас они поняли, что мы настроены серьезно. Они в панике разбегаются прочь от дороги, сворачивают в поля и беспрестанно кружат, выполняя все известные им оборонительные маневры. Каждый раз, когда я стреляю, я попадаю в бак разрывным или зажигательным снарядом. По всей видимости, горючее протекает сквозь щели, некоторые танки, которые стоят в тени холма, взрываются с ослепляющими вспышками. Если взрывается их боезапас, небо перечеркивается настоящим фейерверком, а если танк везет некоторое количество сигнальных ракет, они осыпают все вокруг невообразимой цветовой гаммой.

Каждый раз, когда я захожу в атаку, я сознаю ответственность, которая лежит на нас, и надеюсь, что нам удастся добиться успеха. Какое счастье, что мы засекли эту колонну именно сегодня! У меня кончаются боеприпасы, я уже уничтожил пять танков, но в поле все еще несколько чудовищ, некоторые из них продолжают двигаться. Я должен еще как-то им отплатить".

Разумеется, эффективность ударов по советским танкам была в реальности намного ниже, чем в отчетах пилотов "Густавов". К этому моменту в войска в массовом порядке поступали новые Т-34–85, а легких танков Т-70, действительно уязвимых для 37-миллиметровых пушек, становилось все меньше.

Немногочисленные штурмовые соединения Люфтваффе превращаются в 1944 году в "пожарные команды", которые перебрасываются туда, где советские войска в очередной раз прорывают фронт, в тщетных попытках остановить вражеское наступление. Летом 1944 года группу Руделя перебрасывают в Прибалтику, а затем вновь возвращают на южный участок фронта. 3-я группа 3-й штурмовой эскадры действует в Крыму до мая 1944 года, затем ее перебрасывают в Румынию, а оттуда — в район Вильнюса.

В Прибалтике Рудель снова чуть не попадает в плен — сам Рудель рассказывал об этом в своих мемуарах:

"Мы летим низко над водой, заходя с юга, погода пасмурная, я ничего не могу различить дальше 700–800 метров. Сейчас прямо впереди я вижу темную движущуюся массу: дорога, танки, грузовики, русские. Я немедленно кричу: "Атака!" Тут же почти в упор оборона открывает огонь прямо по моей машине: стреляют сдвоенные и счетверенные пулеметы, автоматы, все ярко освещено вспышками. Я лечу на высоте 30 метров и столкнулся с самой серединой осиного гнезда. Не пора ли выбираться отсюда? Другие самолеты развернулись веером по обе стороны от меня, и оборона не уделяет им такого внимания. Я кружусь и бросаю машину из стороны в сторону, выполняя самые сумасшедшие оборонительные маневры, чтобы избежать попаданий, я стреляю не целясь, потому что попытка выровнять машину для более точного прицеливания означала бы непременную гибель. Когда я достигаю танков и машин, немного набираю высоту и пролетаю прямо над ними, я каждую секунду жду попадания. Это все кончится плохо, моя голова такая же горячая, как и металл, с визгом проносящийся мимо. Через несколько секунд раздается громкий стук. Гадерман кричит: "Мотор горит!" Попадание в двигатель. Я вижу, что двигатель не дает нужных оборотов. Пламя лижет кабину.