Книга Основано на реальных событиях - Дельфина де Виган

Минут десять мы ехали в молчании. Потом Л. рассказала мне о смерти мужа. Я думаю, она выбрала этот момент, потому что нам невозможно было посмотреть друг на друга. Я заметила это с Луизой и Полем, когда они были помладше, они говорили со мной, когда мы шли по улице, сидели рядом в метро, в поезде, или когда я готовила еду. В их подростковом возрасте наши самые напряженные разговоры так всегда и происходили, когда мы были более или менее заняты чем-то другим.

Вот о чем я подумала, когда мы ехали по шоссе № 12, и Л. начала рассказывать о том, о чем всегда избегала говорить: именно потому, что мы не смотрели друг другу в глаза и я видела только ее профиль, она смогла наконец рассказать о смерти мужа.

Л. любила горы. Уединение, противостояние стихиям. Они с Жаном часто ездили туда вместе. Она давно запланировала провести несколько недель в хижине в сердце Альп, вдали от всего. Когда они отмечали третью годовщину брака, она предложила ему поехать с ней. Он не хотел, она настояла. Она думала, что это сможет вывести его из оцепенения, даст им шанс вновь обрести друг друга. В конце концов он согласился. Жан увлекся приготовлениями, сам занялся приобретением того, что следовало взять с собой. Они собрали средства, необходимые для экономической независимости, одежду, спальные мешки, походную плитку, сухие продукты, самые разные консервы. От последней деревни до хижины был день пешего пути. Жан хотел взять с собой карабин, на случай если на них нападет дикий зверь. Какой-то клиент в баре одолжил ему оружие.

Они поднялись в горы светлым и солнечным днем. Хижина состояла из большой комнаты с печкой и окнами и маленькой спальни без отверстий наружу.

Повсюду вокруг был снег. И тишина, изредка нарушаемая звуками, которые они научились узнавать. Они были одни, вдалеке от всего мира. Время растягивалось, не напоминало ничего, что было им знакомо.

В конце первой недели Жан захотел вернуться. Он чувствовал себя плохо, был подавлен. Ему необходимо было вернуться в город, услышать шум автомобилей, гудки, громкие голоса. Но у Л. не было никакого желания уступать. Они договорились продержаться, сколько позволят запасы продовольствия. Ей хотелось провести этот опыт до конца.

Жан решил уехать. Она сказала ему, чтобы он спускался без нее, решила испытать его порядочность. Она сделала это язвительное замечание (в тот момент, когда Л. упомянула эту подробность, голос изменил ей), она уже не была уверена в выражениях, которые использовала, но слова были жесткие и упрекали его в том, что он увиливает.

Жан остался.

Каждый день они выходили, чтобы погулять на снегоступах. Они много читали. Они больше не занимались любовью. По вечерам они сразу засыпали, измученные стужей. Несмотря на печку, они ежеминутно боролись с холодом. Борьба растягивала время. Л., в конце концов, забыла, что Жану было плохо, потому что Жану больше не было плохо.

Как-то вечером он даже сказал, что счастлив.

В течение нескольких дней был такой жестокий буран, что они не могли выйти. Они остались внутри, ледяной узор на стеклах становился все плотнее. За несколько дней они не слышали ничего, кроме завывания ветра и звука собственных голосов. Тогда ей в голову пришла ужасная мысль и уже больше не покидала ее. Она больше не любит этого мужчину, которого любила прежде.

На четвертый день, когда буря наконец стихла, Л. вышла подышать. Она оставила Жана в хижине, свернувшимся под перинами. Она в одиночестве шла в сторону леса, когда позади неожиданно раздался выстрел. Он прозвучал в полной тишине, однако через несколько секунд от него ничего не осталось. Никакого эха. Л. подумала, не послышалось ли ей.

Вернувшись в хижину, она обнаружила тело Жана. Это уже был совсем не Жан, потому что голова отсутствовала. Она была оторвана, и повсюду растеклась кровь. Л. посмотрела под ноги и отшатнулась, потому что поняла, что наступила на кусок черепа своего мужа. Черные волосы слиплись от крови.

Она завыла, но ее никто не услышал.

Л. закончила свой рассказ, и я несколько минут не могла заговорить. Мне хотелось бы найти слова сочувствия, утешения, равные сделанному ею признанию.

Наконец я произнесла:

– Как ты должна была страдать.

Л. улыбнулась.

– Это было давно.

Дальше мы ехали молча. Темнело.

Когда мы прибыли на место, Л. вышла из машины, чтобы открыть ворота. Я наблюдала, как в свете фар она одну за другой раздвигала двери властным, энергичным движением. У нее все под контролем, подумала я. Закончив, она торжествующе повернулась ко мне, ее наэлектризованные волосы сияющим ореолом окружали лицо. А потом она вернулась к машине.

Л. снова села за руль, чтобы припарковаться перед домом, и обратила мое внимание на то, что сад представляет собой настоящее минное поле. Действительно, во многих местах той части, что шла вдоль улицы, были выкопаны глубокие ямы для установки канализации. Работы проводились по всей деревне, о чем свидетельствовали красно-белые заграждения, расставленные повсюду.

Л. отперла входную дверь, а потом внесла внутрь свой и мой багаж. Я провела ее по первому этажу, но наверх она поднялась одна, я еще не особенно ловко управлялась с костылями, чтобы сопровождать ее.

Мы решили поселиться в двух гостевых спальнях внизу. Лестница наверх, где мы обычно спали с Франсуа, казалась мне чересчур опасной.

В кладовке мы обнаружили сухие супы и макароны.

Я устала и легла сразу после ужина.

* * *

На следующее утро я показала Л. дорогу в ближайший супермаркет. Мы вместе составили список покупок, который позволил бы нам продержаться целую неделю.

После отъезда Л. я открыла дверь своего кабинета, маленькой комнатки, расположенной на первом этаже с другой стороны дома. Я включила отопление на максимум. Раздвинула шторы. Из окна я могла видеть ворота, которые Л. позаботилась запереть. Казалось, ничто не может прорвать низкое небо, серое, как цемент.

Я почувствовала, как что-то колотится у меня внутри, в моих руках, какая-то знакомая пульсация, что-то вроде порыва, надежды. Что-то, что малейшая торопливость рискует сорвать.

Я не попыталась включить компьютер, взять бумагу или карандаш. Я просто тихонько присела. Подвинула стул к столу. И тут, вместо того чтобы попробовать писать, мне пришло в голову воспользоваться диктофоном моего мобильника.

Я записала встречу Л. с мужем, а потом смерть Жана так, как рассказала мне она, со всеми подробностями, которые вспомнила.

Я продиктовала этот рассказ так, будто записала его, фразу за фразой.

Я несколько раз начинала снова, чтобы вспомнить слова Л. и придать им форму.

Рассказ Л. не отпускал меня и ночью. Он звучал во мне так, будто я его знала, будто уже слышала.

Проблема самоубийства (и то, что оно наводит на мысль о бессилии, виновности, сожалении) была для меня болезненной. Рассказ Л. вновь пробудил во мне ужас, который я испытала несколько лет назад, обнаружив тело своей матери, и воспоминания о последующих неделях, насыщенных адреналином.