Книга Люди, живущие по соседству. Часовщик из Эвертона - Жорж Сименон

До него долетали отчетливые слова. Он не пытался понять их смысл, поскольку то, что обозначали эти слова, не имело никакого смысла. Значение имело лишь то, что спокойный и уверенный голос отца взлетал ввысь вместе с другими звуками земли, словно аккомпанирующими ему.

Порой негр оттенял фразу словами:

— Да, сэр.

И его голос, столь отличающийся от других голосов, которые он слышал раньше, исходил из самой груди, тяжелый, бархатистый, словно мякоть спелого плода.

— Да, сэр.

Из-за южного акцента негр так долго тянул слово «сэр», что на конце исчезал звук р и оно превращалось в заклинание.

Это происходило в доме, где родился его отец. Земля была темно-красной, деревья — более зелеными, чем в любом другом месте, а летнее солнце цветом и тягучестью напоминало мед.

Не в тот ли раз он произнес клятву быть похожим на отца? Когда мать везла его на грузовичке в школу, расположенную в соседнем небольшом городке, и там кто-нибудь говорил, что он похож на нее, он несколько дней разглядывал себя в зеркале и чувствовал себя несчастным.

В городе тоже пыль была красной, а деревянные домики покрашены в такой же приторный желтый цвет, как и дом Мьюсака. Возможно, раньше Мьюсак жил в Виргинии?

Эвертон приходил в себя после полуденного оцепенения, и Гэллоуэй это знал. Он знал, где он был. Он ничего не забыл. Однако он мог, совершенно не запутавшись, смешивать прошлое с настоящим, сделать из них целое, поскольку по сути это, вероятно, и было целым.

Внизу женский голос спросил:

— Ты думаешь, он у себя?

Когда муж ответил, он узнал его голос. Это был работник почты, мужчина, который 4 июля шел во главе процессии и нес знамя. Он пробормотал, несомненно, таща жену за руку:

— Кажется, его недавно привезли обратно. Идем!

Напрасно они говорили тихо. Он все слышал.

— Несчастный человек!

Они направились к бейсбольной площадке. Мимо шли люди. Все более многочисленные шаги шаркали по пыльным тротуарам. Не все останавливались, но, должно быть, все поднимали голову, чтобы взглянуть на его окна.

Они знали. Несомненно, об этом объявили по радио. Ранним утром тревожное сообщение было передано по ультракоротким волнам полицейских радиостанций, затем они решили рассказать о случившемся широкой аудитории в полуденных сводках новостей обычных радиостанций.

Рядом с ним на ночном столике стоял маленький приемник. Ему не требовалось смотреть в ту сторону, он и так знал. Это был радиоприемник Бена, который он подарил сыну на его двенадцатый день рождения, и в те времена Бен, застыв неподвижно, слушал программу о ковбоях.

Разве не любопытно, что в тот час Бен, вероятно, переносился в Виргинию, о которой Дейв так часто ему рассказывал, но где мальчик никогда не бывал?

— Там действительно красная земля? — недоверчиво спрашивал Бен еще несколько лет назад.

— Не такая красная, как кровь. Но она красная. Я не нахожу другого слова.

Смогли ли они остановиться, чтобы перекусить в ресторанчике или купить бутерброд на обочине дороги?

Кто-то, проходивший мимо, вероятно какой-нибудь мальчишка, два-три раза несильно ударил по витрине, где выставлялись украшения. Потом, словно театральный оркестр, на спортивной площадке раздались крики и свистки. Возникла обычная воскресная суматоха. Зрители вставали со ступенек и отчаянно жестикулировали.

Однажды, вскоре после того полудня, наполненного травой и солнцем, за ним в школу пришла не мать, а один из негров, работавших на ферме. Вернувшись домой, Дейв не нашел родителей. Заплаканные служанки с состраданием смотрели на мальчика.

Больше Дейв никогда не видел своего отца. Отец умер около часа дня в приемной банкира Кульпепера, к которому отправился в надежде получить новую ссуду. Мать известили по телефону. Тело сразу же отвезли в похоронную контору.

Отцу было сорок лет. С тех пор Дейв проникся убеждением, что тоже умрет в сорок лет, поскольку он был похож на отца. Эта мысль настолько овладела им, что теперь в сорок три года он иногда удивлялся, что еще жив.

Думал ли Бен, что тоже похож на отца? Что их жизнь шла по схожему пути? Дейв никогда не осмеливался спросить его об этом. Он не решался задавать прямые вопросы, часто наблюдал за сыном исподтишка, старался догадаться.

Владело ли его отцом такое же любопытство? Испытывал ли он те же опасения? Происходит ли то же самое со всеми отцами и всеми сыновьями? Очень часто он вел себя так или иначе только в память об отце. В семнадцать лет он даже отпустил усы и носил их несколько месяцев, чтобы сильнее походить на него.

Возможно, он хранил об отце столь восторженные воспоминания, потому что мать вновь вышла замуж через два года после его смерти. Впрочем, он в этом не был уверен. Он часто думал об этом, именно из-за Бена, когда начинал беспокоиться о сыне.

Спустя две недели после похорон они продали ферму в Виргинии и уехали в город, воспоминания о котором были ему ненавистны, в Ньюарк, штат Нью-Джерси. Он так никогда и не узнал, почему мать выбрала этот город.

— Мы были разорены, — сказала она позднее, однако не убедила его. — Я была вынуждена зарабатывать на жизнь, но не могла работать в краю, где все знали мою семью.

Мать происходила из семьи Труэсделей, а один из ее предков играл видную роль в Конфедерации. Но и фамилия Гэллоуэй, давшая стране губернатора и историка, была не менее известной.

В Ньюарке у них не было прислуги. Они жили на четвертом этаже в темном кирпичном доме с железной пожарной лестницей снаружи. Лестница проходила мимо их окна и заканчивалась на высоте второго этажа.

Его мать работала в бюро. По вечерам она часто уходила, и с Дейвом сидела молоденькая девушка, которой мать платила.

— Если ты будешь хорошо себя вести, мы вскоре переедем за город и будем жить в большом доме.

— В Виргинии?

— Нет. Недалеко от Нью-Йорка.

Речь шла об Уайт-Плэн, куда они действительно переехали, когда мать вышла замуж за Мьюсельмана.

Если он станет переключать радиоприемник, услышит ли он голос Бена? Два-три раза он пытался это сделать, но у него не хватало смелости скинуть с себя оцепенение, вновь вернуться к суровой действительности. Если он позволит себе пошевелиться — а он знал, что это неизбежно произойдет, — он встанет, начнет ходить по комнате, откроет окно, поскольку в комнате становилось жарко. Несомненно, он поест, поскольку у него уже сосало под ложечкой.

Но пусть это случится позднее. Пока он находился в подобном состоянии, ощущая себя маленьким мальчиком из Виргинии, ему казалось, что он был ближе к Бену.

Возможно, его сын не испытывал желания походить на отца? Однажды, когда Бен играл с другими детьми на тротуаре напротив магазина, он услышал, как один из них, сын владельца гаража, заявил: