Книга 24 часа - Клэр Сибер

– Ваш телефон, милая моя, – говорит он.

– Спасибо.

Я хватаю телефон. Пришло текстовое сообщение от Сида:

Я напротив стоянки такси

Направляясь к двери, я звоню ему.

– Я здесь, – говорю я.

Когда я выхожу из вагона, какая-то чернокожая женщина в шелковых штанах быстро шагает мне наперерез, волоча за собой чемодан. Я наталкиваюсь на этот чемодан и роняю телефон. Мужчина с неприятным запахом изо рта поднимает его и протягивает мне.

– Алло! – говорю я в телефон, но связь уже прервалась.

Я иду к выходу из вокзала. Еще никогда я не видела этот вокзал таким унылым. Сонные туристы лежат в ожидании поезда на скамейках и рюкзаках, положив шляпы на лица. В здание забредает какой-то пьянчужка, но его тут же выводит наружу мужчина в ярко-оранжевой куртке.

Я знаю, что Полли и моей мамы здесь нет, но все же оглядываюсь по сторонам. Я представляю себе, как бы я обрадовалась, если бы вдруг их увидела.

Но, конечно же, я их здесь не вижу. Я иду по указателям к выходу и, оказавшись на темной улице, замечаю на другой ее стороне знакомый автомобиль.

Запаниковав, я устремляюсь вперед слишком быстро и едва не попадаю под колеса такси. Его водитель резко тормозит и давит на клаксон. Я отскакиваю назад, а затем снова смотрю на его автомобиль.

В моем мозгу что-то срабатывает – то, что я вроде бы уже похоронила.

Сид ждет, но у меня такое ощущение, как будто я окаменела. Я не могу сделать ни шагу по направлению к нему. Из нашего прошлого выплывает кое-какое воспоминание. Я пытаюсь ухватиться за него, но оно проскальзывает, словно дым, у меня между пальцами. Если Сид сделает со мной что-то плохое до того, как я окажусь рядом с Полли… если он отвезет меня куда-то и запрет меня там…

Я терзаюсь сомнениями, а затем сворачиваю в сторону. Мне внезапно захотелось, чтобы Сид меня не заметил. Возле стоянки такси я резко шарахаюсь от попытавшегося заговорить со мной пьянчужки, волосы у которого сбились в космы вокруг его грязного лица. Он не очень старый. Я сажусь на заднее сиденье первого попавшегося такси.

Назвав таксисту адрес своей мамы, я откидываюсь на спинку сиденья. Когда такси трогается, я оглядываюсь и смотрю на автомобиль Сида. Я мысленно представляю себе, как Сид, сидя в машине, с нетерпеливым видом курит и барабанит своими тонкими пальцами по рулю. В нем, как обычно, зарождается и нарастает гнев.

Город мелькает вокруг меня огоньками за окнами автомобиля. Изможденная, я стала гиперчувствительной, и шум мне кажется слишком громким, свет – слишком ярким, разговоры на ток-шоу, транслируемом по радиоприемнику шофера, – слишком утомительными. Уже почти полночь, но этот город никогда не спит. На улицах полно людей, на тротуарах Камдена[45] – толчея. Мы проезжаем через северный Лондон неподалеку от моей улицы. Затем мы едем мимо тенистой лесопарковой зоны Хампстед-хит в сторону пригорода.

Я снова звоню на телефон своей мамы. Она, должно быть, уже дома. Она, должно быть, уже получила мои сообщения. Я мысленно представляю себе, как Полли идет к кровати, волоча ноги от усталости. Я представляю себе, как мама тащит свою аккуратную дорожную сумку в спальню, раздевается, вешает свою симпатичную куртку обратно в шкаф и надевает длинный цветастый домашний халат с застежкой-молнией спереди. Затем она, чувствуя облегчение из-за того, что вернулась домой, пойдет на кухню и включит электрический чайник.

Почему же она не звонит? Я набираю номер ее домашнего телефона уже в сотый раз и, опять не дозвонившись, верчу мобильный телефон в руках, пока они не начинают потеть. А затем мы вдруг оказываемся на улице, где живет мама, и я в волнении вытягиваю шею. Я мысленно представляю себе, как увижу Полли: взбегу по ступенькам, подниму ее на руки, и она станет болтать в воздухе ногами, случайно пиная при этом меня. Я жажду общения с ней, как какого-то наркотика.

Я концентрируюсь на Полли, на воспоминаниях о недавних событиях, на почти физическом ощущении того, что Эмили больше нет, на необходимости сказать своей дочери, что ее любимая подруга мертва.

Мамин дом погружен в темноту. Мое сердце сжимается. А может, они находятся в задней части дома? Свободная комната – на втором этаже, ее окно выходит на японский садик, которым мама очень гордится. Джон помог ей спроектировать этот садик, посадить деревья и соорудить маленький деревянный мост и пагоду, которая затем заросла виноградной лозой. Кухня – тоже в тыльной стороне дома. Я начинаю ерзать: у меня, конечно же, не хватит денег на то, чтобы заплатить таксисту.

– Мне нужно взять деньги у мамы.

Эта фраза звучит так, будто я снова стала семнадцатилетней девушкой. К глазам подступают слезы. Если бы мама находилась рядом со мной, все было бы в порядке.

Таксист бросает недоверчивый взгляд на погруженный в темноту дом.

– Правда? – говорит он.

Таксист – пожилой, лысый, усталый. Он слишком измучен для того, чтобы ездить по Лондону ночами. Ему уже приходилось слышать подобные заявления.

– Приду через секунду.

Я выскакиваю из такси раньше, чем он успевает меня остановить. Бегу по дорожке к парадному входу, случайно задевая при этом щекой мокрый куст лаванды. Нажимаю на кнопку звонка и удерживаю ее – как будто, если я буду давить на нее посильнее, кто-нибудь обязательно придет.

Но в ответ не раздается ни звука, никто не собирается открывать дверь. Полная тишина. Я не вижу силуэта мамы, идущей по коридору, по ту сторону матового стекла. Не слышу никаких звуков и со второго этажа. Я наклоняюсь и смотрю внутрь через отверстие в почтовом ящике, ловя себя на том, что мысленно молюсь.

Ничего. Я вижу почту, лежащую на столе в коридоре. А ведь мама сразу же взяла бы и открыла письма и сложенные газеты. Значит, она еще не была дома.

Я продолжаю стоять у входной двери. Мое сердце бьется очень быстро. Я стучу в дверь кулаком. Безрезультатно.

Таксист все еще сидит в ожидании в своей машине. Ее двигатель тихонечко урчит.

– Черт возьми!.. – говорю я. – Черт, черт, черт, черт возьми!..

Я медленно иду обратно к такси.

– Мне очень жаль. – Я роюсь в кармане: я не смогу с ним рассчитаться. – Я думала, что она вернется раньше меня. Можно я сейчас дам вам пять фунтов, а остальное пришлю по почте?

– По почте? – ухмыляется он, глядя на меня. – Не выдумывайте, милая моя.

– Я обязательно пришлю, я обещаю.

Он смотрит на меня оценивающим взглядом. Лишь теперь у него появляется возможность хорошенько меня рассмотреть. Он разглядывает мое лицо. Я понимаю, что даже при таком тусклом уличном свете заметно, что у меня ужасный вид: лицо в синяках, перебинтованная ладонь, безумные глаза, плохо сочетающиеся друг с другом и с моей фигурой предметы одежды. С какой стати он стал бы мне доверять?