Книга Простая услуга - Дарси Белл

– Ты больше не любишь Шона. Какая неожиданность.

– Я не о нем. Или, может, о нем. Немного. Слушай. Я пропала без вести. Инсценировала свою смерть, чтобы получить страховку.

– Как в кино с Барбарой Стэнвик и Фрэдом Максмюрреем, – заметила Эвелин. – Мне нравится.

Никто больше не сказал бы так. Ни Шон, ни, разумеется, Стефани. Может быть – Ники, когда-нибудь. Но еще не скоро.

– Ты совсем рехнулась, – сказала Эвелин. – Но подожди, подожди секунду. Кажется, улавливаю. Поймала сигнал… Тебе будет на руку, если я умру. Ты сделаешь вид, что покойница – это ты. Беспроигрышная ситуация. Мы обе выиграем. Верно?

– Как тебе такое вообще в голову пришло?

Моя сестра была единственным человеком, который знал меня по-настоящему.

– Потому что я знаю, о чем ты думаешь. – Она рассмеялась. – Мне страшно нравится идея умереть для тебя.

– Неправда.

– Шучу, – сказала Эвелин. – Почему ты всегда считала, что чувство юмора есть только у тебя? А идея и правда богатая. Великолепная. Мы обе получим, что хотим. В первый раз в жизни, может быть.

– Тебе известно, что пятьдесят процентов близнецов умирают в первые несколько лет после смерти брата или сестры? – спросила я.

– Конечно, известно. Мы вместе читали это в интернете, у тебя в общежитии. И – мне жаль. Ты выживешь. Одной из нас вполне достаточно.

– Я всегда вытаскивала тебя, – сказала я. – Всегда пыталась помочь. Ты могла найти нужную группу, очнуться от наркотиков, прийти в себя…

– Да пошла ты… Это тебе надо загладить вину. За то, что ты вечно отпихивала меня в сторону. Еще до рождения.

– Господи, ты как мама. Обвиняешь меня в том, что случилось до нашего рождения.

– Не прикидывайся дурочкой.

Повисло молчание. Эвелин хотела сказать что-то еще. Она выгнула запястья, выставила ладони, словно упираясь во что-то, и слегка дернулась назад. Это был наш девчачий условный знак. Мы могли послать сигнал SOS через всю комнату. Спаси меня от матери, от отца, от этого гостя, от этого парня.

– Если бы у меня был какой-нибудь страшный рак или амиотрофический склероз, – проговорила Эвелин, – и я попросила бы тебя помочь мне умереть, я знаю – знаю – ты бы помогла. Ну, а эта болезнь так же сильна. Просто ее не видно на МРТ.

– Ладно. Хватит. Я устала. Обещай, что не выкинешь какой-нибудь глупости вечером.

– Глупости? Я не утоплюсь, если ты об этом.

– Я люблю тебя. Но мне надо поспать.

Я толкнула Эвелин в кровать и сама легла рядом с ней. От нее немножко пахло конюшней и немножко так, как она пахла в детстве.

Я не спала. Или, может быть, спала немного, постоянно просыпаясь и кладя руку ей на грудную клетку, как клала руку на грудь новорожденному Ники, чтобы удостовериться, что он дышит.

Я скучала по своему ребенку. Если бы у Эвелин был ребенок, она не говорила бы таких вещей. Но и матери нередко кончают самоубийством.

Эвелин слегка похрапывала: полуумиротворенное, наполненное алкогольными парами похрапывание. Она дышала равномерно и поверхностно, время от времени икая во сне.

Многие годы все чувства, которые я испытывала к своей сестре, сводились к страху. Я словно готовилась, репетировала. Я все думала о нашем детстве и о ее словах – что я помогла бы ей, будь она смертельно больна. Я старалась не зацикливаться на том факте, что ее смерть – то, что нужно для исполнения нашего безумного плана.

Проснулась я уже утром. Мне понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, где я. Я вытянула руку, ища Эвелин. Похлопала по кровати. Эвелин не было.

Я побежала на кухню. Эвелин уже проснулась; она сидела в гостиной и грызла печенье.

– Ты хоть представляешь себе, как ты храпишь? – спросила она. – Ты всегда была шумнее. Ладно. Хорошая новость, плохая новость. Самое интересное – она и такая, и такая. Хорошая новость: я передумала. Я решила жить. Плохая новость: я передумала и решила жить.

Моим первым чувством была чистая радость. Моя сестра останется жива! Я помещу ее в клинику, на этот раз – правильную. Я все устрою как следует. Я познакомлю с ней Шона и Ники. Шон, это твоя свояченица. Ники, это твоя тетя.

– Как же я рада. – Я обняла ее.

Эвелин не размыкала руки дольше, чем я.

Тогда-то у меня и возникло чувство, которого я до сих пор не могу объяснить. Я была как будто, почти как будто, разочарована. Меня обманули. Ники больше всего, чуть не до истерики, огорчался, когда ждал чего-то, когда у него в голове все уже было распланировано. Он представлял себе сценарий целиком. Он уже практически проживал его. А ничего не случилось.

Вот это я сейчас и испытала по поводу смерти своей сестры. Я представила себе сюжет целиком, что я сделаю и скажу, даже что почувствую. Я все продумала.

А теперь ничего не будет.

Не надо было мне говорить ей про схему со страховкой. Мы сестры, в конце концов. Она бы ввязалась в это, просто чтобы подшутить надо мной, с нее сталось бы. Она знала как. Она моя сестра.

– У меня предложение, – сказала я.

– У тебя всегда есть предложение.

И тут словно заговорил кто-то другой, а я просто слушала. Кто-то, кто хотел того же, что и я, но не боялся говорить об этом. Этот другой человек сказал:

– Давай устроим последнюю основательную попойку перед тем, как завяжем навсегда. Ты и я. Сестры. Как в добрые старые времена.

Эвелин иронически улыбнулась мне. Да, я любила ее, но щербатый рот сестры выглядел скверно. Если она останется жива, мне придется заняться и ее зубами.

– В последний раз, – сказала я. – Давай оторвемся как следует. И навсегда изгоним из себя этого демона.

– Вот это предложение, – сказала моя сестра.

Когда я подумала, что сестра зовет меня, чтобы я облегчила ее последние часы (а не чтобы обнаружить, отчасти благодаря мне, резон жить дальше), я прихватила с собой три дизайнерские бутылки мескаля.

Я нашла две рюмки, кружевные от паутины и в пятнышках от мышиного помета. Прошлой ночью я спускала воду в туалете, не задумываясь, но – как и прошлым летом, когда мы приезжали сюда с Шоном – меня поразил тот факт, что водопровод функционирует и есть электричество. Неужели мать – в смысле, Бернис – оплачивала счета и нанимала кого-то, кто не давал трубам замерзнуть? Я промыла стаканчики.

– Давай сядем на кухне, – предложила я.

Кухня была полна привидений. Я правильно думала, что в домике водятся призраки. Бабушка и дедушка, папа и мать – все они присутствовали на кухне, наблюдая, как мы с Эвелин наливаем себе по рюмке и пьем в восемь часов утра. Если это не плохое поведение, то что тогда плохое поведение? Эвелин была счастлива, что у нее в руках рюмка чего-нибудь – все равно чего, – и едва ли заметила, что себе я наливаю всего каплю. Или, может быть, она думала как близнец: чем меньше ей, тем больше мне!