Книга Иосип Броз Тито - Евгений Матонин

Кардель на этом приеме у Сталина затронул вопрос «о положении и поведении советских специалистов в Югославии». Ранее Тито заявил, что правительство Югославии будет вынуждено сократить число советских военных специалистов, поскольку их оклады в четыре раза выше окладов командующих армиями и в три раза выше, чем оклады министров ФНРЮ[275]. Тогда Сталин, у которого еще была свежа в памяти история с высказываниями Джиласа в адрес советских офицеров, усмотрел в этом нежелание югославов усваивать опыт Советской армии. Теперь же, когда Кардель высказался в том смысле, что было бы неплохо, чтобы советские и югославские специалисты больше консультировались друг с другом, Сталин не менее резко ответил: «Специалисты находятся там для того, чтобы их слушали, а не для того, чтобы сидеть у вас сложа руки». Кардель поспешил выразить благодарность советским специалистам[276].

Вопрос о советских специалистах еще больше обострился летом 1947 года. В это время югославское правительство приняло решение запретить партийным и государственным органам предоставлять им какую-либо информацию экономического характера, а контроль за исполнением этого решения был возложен на УДБ. В Москве расценили это решение как «проявление недоверия и недружелюбия» и как попытку установить слежку за советскими специалистами.

Югославам пришлось объясняться: они уточнили, что ЦК КПЮ и правительство по-прежнему готовы делиться информацией с советской стороной[277]. Казалось бы, инцидент был снова улажен, но, как показало время, в Москве о нем не забыли.

Тито в это время исправно следовал в фарватере советской политики. В июне 1947 года американский госсекретарь Маршалл предложил помощь США странам, пострадавшим от Второй мировой войны. Сталин считал, что этот план подорвет советское влияние в Европе. Под давлением Москвы союзники СССР бойкотировали совещание по «плану Маршалла», которое открылось 12 июля в Париже, и Югославия не была исключением.

С 22 по 27 сентября 1947 года в польском курортном местечке Шклярска Поремба в окрестностях Вроцлава прошло совещание представителей коммунистических и рабочих партий девяти стран. Семь из них представляли страны Восточной Европы. Приехали также делегации французской и итальянской компартий. От КПЮ на совещание направились Кардель и Джилас.

Основной доклад делал первый секретарь Польской объединенной рабочей партии ЦК (ПОРП) Владислав Гомулка. Было решено создать новую международную коммунистическую организацию — «Информационное бюро коммунистических и рабочих партий» (Коминформ). Местом для штаб-квартиры Коминформа и редакции его печатного органа был избран Белград. Это говорило о высоком доверии «вождя народов» к Тито.

Для штаб-квартиры Коминформа в Белграде было выделено солидное здание в центре города — до войны в нем размещался крупный банк. В конце октября в столицу Югославии прибыл советский представитель в Коминформе Павел Юдин — философ по образованию. Как пишет Дедиер, о нем ходила такая поговорка: «Юдин — лучший философ среди шпионов, и лучший шпион среди философов».

Газета Коминформа «За прочный мир, за народную демократию!» тоже печаталась в Белграде. Она выходила на русском, английском, французском и сербскохорватском языках. Печатала ее типография «Борбы», в которой для этих целей было выделено несколько специальных помещений. Первые экземпляры каждого номера специальным самолетом отправлялись в Москву. Однажды по требованию Юдина был сожжен уже отпечатанный тираж газеты — оказалось, что Сталину не понравилась опубликованная в газете речь первого секретаря компартии Греции Захариадиса[278].

Но, конечно, роль Юдина не ограничивалась выпуском газеты. Югославы впоследствии будут считать его одним из тех людей, которые должны были выполнить тайный сталинский замысел — обуздать независимость Югославии с помощью Коминформа.

Интересны в этом смысле оценки сложившейся осенью 1947 года ситуации в официальных «Очерках истории российской внешней разведки». Их авторы отмечают, что высокое положение, которое заняли югославы в Коминформе, для Тито таило «серьезную опасность». «Все его действия стали взвешиваться как бы на аптекарских весах, и в Москве с этого момента возросло стремление жестче контролировать югославов, так как все их возможные новации в деле построения социализма непосредственно отражались на авторитете „старого центра“»[279]. Действительно, поток критической информации о Тито и его окружении уже шел в Москву по дипломатическим и разведывательным каналам.

27 сентября 1947 года — в последний день работы учредительного совещания Коминформа — Тито выступил на II съезде Народного фронта в Белграде. Вот как выглядело это выступление в интерпретации советского посла Лаврентьева. «Тито, — отмечал он в своем донесении в Москву, — ни словом не обмолвился о помощи Советского Союза, оказанной Югославии в этой борьбе (за освобождение Югославии. — Е. М.), о его влиянии на весь ход освободительной борьбы, хотя элементарно ясно, что Югославия освобождена была Красной Армией и что Советский Союз как внешнеполитический фактор играл решающую роль в процессе становления Югославии… Тито рассматривает процесс освобождения Югославии, процесс социально-экономического преобразования страны лишь с местных национальных позиций, тем самым впадая в национальную ограниченность».

В этом донесении Лаврентьев явно передергивал факты. Доклад Тито был посвящен Народному фронту «как общенародной политической организации» и совершенно не был связан с теми вопросами, о которых писал советский посол. Поэтому его претензии к Тито в данном случае были надуманными.

Но мало того что Лаврентьев оценивал действия и выступления Тито, он еще и давал рекомендации своему руководству в Москве: «Не сочтете ли Вы возможным, чтобы критические замечания по докладу Тито были высказаны в рабочем порядке представителю югославской компартии в Москве?»[280]

Конец 1947 года ознаменовался прямо-таки необыкновенной активностью советского посла. 31 декабря 1947 года Лаврентьев послал в Москву подборку материалов по теме «Тито и армия». А 8 января 1948 года направил в Центр телеграмму, в которой эти материалы были подвергнуты разгромной критике. Комментируя статью начальника Генштаба югославской армии генерал-полковника Кочи Поповича «Тито — организатор побед народно-освободительной войны», Лаврентьев писал в Москву: «Возведение Поповичем маршала Тито в ранг крупных военных теоретиков является не чем иным, как просто угодничеством перед Тито, который, очевидно, принимает это угодничество за действительную оценку своих военных качеств». И снова он дает советы Москве: «…не сочтете ли целесообразным дать критику указанных документов в журнале „Военная мысль“, который поступает и для военных руководителей Югославии? Кроме того, не сочтете ли возможным по военной линии высказать критические замечания Джиласу, который во время своей поездки в Москву по поручению Тито поставит на рассмотрение Совпра (советского правительства. — Е. М.) ряд военных вопросов?»[281]