Книга Assassin's Creed. Ересь - Кристи Голден

Саймон знал: несмотря на принятое решение, французские капитаны, как и Жанна, провели предыдущую ночь в лагере. С восьми утра французские пушки начали обстрел бульвара, ядра падали на деревянный частокол. Казалось, земля сотрясалась от грохота пушек и от ударов свинцовых ядер в деревянный частокол. Как стая огненных мух, жужжа, летели стрелы и, попав в цель, вспыхивали ярким пламенем. Не было конных воинов, только тяжеловооруженные пешие солдаты.

– Прекратить огонь! – разнесся приказ Дюнуа, который потонул в общем шуме боя. – Прекратить огонь!

Французская артиллерия замолчала.

– Вперед, мои храбрые воины! – раздался призыв Жанны, голос чистый и звонкий. В руках она держала свой штандарт и, как и все, была пешей. – Заполняйте ров! Преодолеем бульвар!

С ревом широким потоком солдаты бросились вперед. Одни хватали разбитые на части бревна частокола и бросали их в ров. То, что недавно было преградой, сейчас превращалось в мост. Другие – среди них бежал и Габриэль – бросали в ров охапки хвороста, которыми запаслись ночью. Бросив первую охапку, юноша поспешил назад за следующей.

Он знал, что в данный момент представляет собой прекрасную мишень. Но единственным способом для французов попасть во внутренний двор было подобраться к стене и приставить штурмовые лестницы, а уже по ним забраться наверх. Не только осколки бревен и хворост заполняли ров, туда падали тела сраженных и лежали в неловких, скрюченных позах. У Габриэля при виде этих тел сделалось в животе неприятно пусто. И некогда было думать о том, чтобы достать трупы и перенести подальше от места сражения. Они погибли за Францию и даже после смерти продолжали ей служить. Подбегая ко рву с очередной охапкой хвороста, Габриэль услышал доносившиеся оттуда истошные вопли раненого солдата, умолявшего о помощи. Лучник, сжалившись над ним, прекратил его мучения. Крики стихли.

Вскоре ров был практически засыпан бревнами, хворостом, телами погибших и умирающих, по полю битвы разнеслась новая команда:

– На штурм! На штурм!

Солдаты тащили штурмовые лестницы, одним концом ставили их в ров, другой прижимали к стене бульвара. Габриэль, приставляя лестницу к стене, поднял голову и увидел, что Жанна их всех обогнала, ловко взбираясь вверх, и уже преодолела половину своей лестницы.

Юноша подбодрил девушку криком.

И вдруг мир перевернулся. Все будто остановилось и стихло, когда он увидел, как Жанна опасно наклонилась назад, оторвалась от лестницы, раскинув руки, как крылья, и полетела вниз, в гущу солдат, словно хотела совершить прыжок веры.

«Нет! – закричал Габриэль. – Жанна! Жанна!»

Он бросил лестницу и, не обращая внимания на стрелы и пули, побежал, расталкивая французских солдат, понесся к ней на всех парах.

Он и еще двое солдат подхватили Жанну и понесли с поля боя. Стрела под углом вошла ей в грудь у правого плеча на добрых пятнадцать сантиметров, угодив в зазор между латным воротником и нагрудником.

«Завтра кровь истечет из моего тела… вот здесь, скорее всего у плеча…»

Они несли ее с предельной осторожностью, но полностью избежать тряски не удавалось; при каждом толчке лицо Жанны морщилось от боли и она пронзительно вскрикивала. Ее крик разрывал сердце Габриэля.

– Мои голоса, – пробормотала Жанна, – они… не сказали, что будет так больно… – Она разрыдалась, слезы ручьями текли по ее потному и грязному лицу, такому красивому даже сейчас. Однако привычный юноше свет оно больше не излучало, и это вызвало у Габриэля ужас.

Они опустили Жанну на траву.

– Лежи и не двигайся, – велел ей Габриэль.

– Плохо дело, – раздался голос непонятно откуда взявшегося Ла Гира. Он должен был возглавлять атаку на левом фланге.

– У меня есть амулет с травами, – сказал один из солдат. – Вот… можно приложить к ране, это…

– Нет! – на удивление твердо сказала Жанна. – Я лучше умру, но не сделаю ничего против воли Бога!

– Жанна, – окликнул ее Габриэль, медленно она перевела на него покрасневшие от боли глаза, они встретились взглядами. – Жанна… ты не умрешь. Господь тебе не позволит. Ты еще не сняла осаду Орлеана.

– Это сделаешь ты, – тихо улыбнулась девушка.

«Нет, нет…»

– А как же король? Ты должна привести его в Реймс! – Габриэль поднял голову; Ла Гир умоляюще смотрел на него, словно просил уговорить Жанну остаться.

Дева на мгновение – которое длилось целую вечность – закрыла глаза. Затем резко их открыла, сцепила зубы и глухо застонала, левой рукой сжала стрелу и начала вытаскивать. Ее лицо неожиданно засияло, несмотря на то что она кричала, удивляясь, с какой болью наконечник стрелы покидал ее тело, разрывая плоть. Из раны хлынула кровь.

Бог не призовет ее. Она не умрет. Не сегодня.

Картина поблекла, поглощенная серым туманом коридора памяти.

– С тобой все в порядке?

Саймон кивнул и облизал губы.

– Я знаю, что в тот день она не умерла, – сказал он.

Но Габриэль этого не знал.

– Тебе нужен перерыв?

– Нет, – ответил Хэтэуэй, – продолжаем.

Он уже так долго сопровождал Жанну на ее пути… Ему непременно надо стать свидетелем ее легендарной победы, которую в наши дни Орлеан отмечает десятидневным фестивалем в память о Жанне д’Арк.

Туман вновь материализовался в форт Турели, но уже без шума и суеты битвы.

– Жанна, мне очень жаль, – проговорил Орлеанский бастард, – люди устали и проголодались.

Девушка уже была в латах, закрывавших ее забинтованную грудь. Лицо у нее было бледное и осунувшееся, и тем не менее никто бы не догадался, что она ранена.

– Я понимаю, – сказала Жанна; капитаны удивленно переглянулись. – Я скоро вернусь.

Она поднялась и в сгущавшихся сумерках направилась к тому, что осталось от брошенного без присмотра виноградника. Габриэль вскочил, чтобы последовать за ней, но она подняла руку и передала ему свой штандарт.

– Не в этот раз, – сказала Жанна и ушла, ее тень смешалась с вытянутыми вечерними тенями.

Габриэль еще долго смотрел ей вслед, но в конце концов вернулся к капитанам. Настроение у всех было мрачное, ужинали молча. Сражение длилось весь день. Пушки разрушили часть бульвара, но англичане дрались отчаянно. Французы ставили и ставили лестницы, англичане их сбрасывали. Или же позволяли французам подняться к гребню укрепления и разделывались с ними копьями, боевыми топорами и молотами.

После того как раненая Жанна покинула сражение, боевой дух французов упал, и сейчас, с приближением ночи, все, включая Габриэля, чувствовали себя изнуренными.

Орлеанский бастард обвел взглядом Ла Гира, де Рэ и Габриэля и тихо произнес:

– Скоро совсем стемнеет, надо отступать. Я пошлю сигнал ополченцам, чтобы и они остановили штурм.