Книга Свободная любовь - Ольга Кучкина

– Он же пел от лица разных своих героев, воевавших, сидевших, поднимавшихся в горы…

– Это и было в нем главное. Его песни. Его поэзия. Он очень хотел быть признанным официально. Очень хотел, чтобы его стихи печатались. Он очень хотел жить.

– И просто сгорал, сочиняя то, что сочинял. И прибегал к рюмке, чтобы себя от этого дикого напряжения освободить…

– Именно так.

– Вы влепились друг в друга навсегда…

– Не знаю, мне неудобно говорить… Дня через два я ему позвонил, он очень обрадовался. Я тогда услышал от него выражение: раздружились. И другое – задружились. Вот мы с ним задружились. Была весна 1973 года. И до 1980 года, до его смерти, я был человеком, с которым он мог говорить и говорил обо всем. Он знал обо мне, а я знал о нем – все.

– Через вашу жизнь прошло огромное количество людей. Чем Высоцкий отличался от других? Что вы в нем любили?

– Очень трудный вопрос. Говорят, любовь и дружбу не выпрашивают. Они или есть, или их нет. Мне, например, трудно объяснить, почему есть люди, с которыми ты, прошу прощения за сравнение, сидишь в камере год, а расстаешься, и такое чувство, что вы все еще чего-то недоговорили. И наоборот, есть другие, с которыми после нескольких минут общения видишь: неинтересно. Володя был из числа очень редких людей. В нем было очень много особенного. Его порядочность, в первую очередь. Если он что-то сказал, это обязательно делалось. Я его знал работающим, много работающим. Днем, ночью, в любых ситуациях работающим, работающим, думающим, интересным, спорящим. Да, были красивые, умные, прекрасные женщины, которых он покорял своим обаянием…

– Об этом я тоже хотела спросить. Вы ведь всю жизнь прожили с одной женой, пятьдесят лет в браке с замечательной Риммой, которая в прошлом году, к несчастью, умерла. Вы однолюб, а у Высоцкого много женщин – как вы к этому относились? Вас это сердило? Или вы принимали вещи такими, какие они есть? Я знаю, что когда Володи уже не стало, Марина Влади на вас обиделась: Вадим, как ты мог мне не сказать, что последние годы рядом с Володей была другая женщина?..

– Давайте считать, что я – исключение. Я не знаю среди своих друзей ни одного, кто, даже очень любя жену, где-нибудь при возможности не нагрешил. Но эта тема мне неинтересна. Кто-то с кем-то спал – ну и что? Ну вот мы приезжаем в два часа ночи, поставили машину у подъезда, подходим – стоит девушка. Вовка говорит: ты совсем сдурела, ты же знаешь, что… А что делать? Симпатичная девушка, влюблена…

– В него многие были влюблены…

– Многие – не то слово. Но меня это не волнует, спал или не спал. И Марине никогда я бы не сказал ни звука. Я возвращаюсь к самому важному. Вовка очень много работал. По-страшному много. Ночами смотришь, что-то сидит пишет. Сколько я был с ним, всегда какие-то разговоры, очень интересные и очень важные. Ни с кем я так много не говорил, как с ним. Хотя вроде и не Володина тема, но мы впрямую говорили о нашей стране, о жизни в ней, о богатстве этой страны. Некрасиво говорить: я знаю. Но я знаю, очень хорошо знаю о ее богатствах. Я начинал на Колыме, мне посчастливилось пройти от одного края страны до другого. Везде проработав. Дружа с прекрасными людьми, в том числе геологами. Имея такие богатства недр, таких прекрасных специалистов, как мы умудряемся плохо жить? И с Володей Высоцким, и со Славой Говорухиным, который, кстати, тоже геолог, мы говорили долго и подробно, в чем тут дело…

– Вы с Высоцким однажды составили списки плохих людей…

– Действительно, разошлись по разным комнатам и составили. Он быстрее меня справился. Интересно, что и у него, и у меня четвертым номером шел Мао Цзедун, а четырнадцатым – Дин Рид, певец такой был, который много мельтешил. А началось с публициста Юрия Жукова, который в телевизоре разбирал письма и говорил: «Гражданка Иванова из колхоза „Светлый путь“ отвечает гражданину…» Вовка стоял-стоял, а у него как раз было плохое настроение. И говорит: и где их таких только находят?.. Схватил два листа: давай сто человек напишем, кто нам неприятен…

– А списка, кто приятен, не составляли?

– Нет.

– Он сказал замечательную фразу, побывав у вас на прииске: лица рогожные, а души шелковые. В этом необыкновенная нежность…

– Он очень чувствовал человека… На приисках с ним был связан интересный момент, один из множества. Прорвало дамбы в Бодайбо. Затопило все. Прилетела комиссия. И уже все были лишены тринадцатой зарплаты. Но члены комиссии жаждали увидеть Высоцкого. Высоцкий с ними встретился. И тринадцатая зарплата была нам возвращена.

– Вы скучаете по нему?

– Знаете, он мне только один раз снился. Один только раз. Причем как-то непонятно. Мы встретились с ним, и он меня не пригласил к себе.

– Во сне?

– Во сне.

– «Чтоб лучше помнить – пусть они болят»… Наши раны.

ЛИЧНОЕ ДЕЛО

Вадим ТУМАНОВ, золотодобытчик

Родился в 1927 году. Морской штурман. Участник Великой Отечественной войны. Посажен в 1948 году по политической статье. В дальнейшем политическая статья заменена на уголовную. Восемь попыток бегства. Освобожден после смерти Сталина со снятием судимости. Организовал золотопромышленную старательскую артель «Печора», где применил высокопроизводительные методы труда. Подвергся нападкам и шельмованию. Автор книги «Все потерять – и вновь начать с мечты…». Живет в Москве.

Игорь Виноградов

Электричка, восемь утра

11 декабря 2009 года Александру Солженицыну исполнилось бы 90 лет.

Почти полвека назад главный редактор журнала «Континент», а тогда знаменитый «новомировский» критик, встретился со знаменитым «новомировским» писателем.

С тех пор воды времени текли и утекли, у каждого осуществилась жизнь и судьба. А прошлое, став фундаментом настоящего, никуда не делось.

Шкиперская бородка

– Игорь, как вы впервые увидели Солженицына?

– Собственно, первое мое знакомство с ним произошло заочно, в 1962 году. Я был уже постоянным автором «Нового мира», и однажды меня позвали в отдел критики: хотите почитать? Тайком. Дали кучку листиков, желтеньких таких, и заперли в кабинете. И я читал часа два или три.

– «Один день Ивана Денисовича»?

– Название сначала было – «Щ-854». По номеру зэка. А уже в «Новом мире» напечатано как «Один день…».

– И какое впечатление?

– Первоначально очень большое удивление. Поскольку уровень мышления, кругозор, манера рассказа – все в пределах сознания самого Ивана Денисовича, то было непонятно, сделано это изнутри или остраненно. Знаете, бывают такие гениальные самородки, которые один раз напишут, и всё. Пока я не дошел до сцены спора Цезаря Марковича со старым зэком под номером Х-123 по поводу Эйзенштейна. Тут мне все стало ясно. Стало ясно, что писатель – великого дарования, близкого к Толстому. А первая живая встреча произошла в дверях кабинета Твардовского, когда я уже заведовал отделом критики в «Новом мире». Я вошел, нас познакомили, он посмотрел на меня эдак и сказал: ах вот вы какой!..