Книга Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана - Екатерина Глаголева

Для смягчения боли и заживления ожогов использовали лепестки белой лилии, в том числе в виде масляного экстракта и спиртового раствора; уроженцы юга Европы делали компрессы из воска с оливковым маслом. Проверенным средством, рекомендованным еще древними греками, был также масляный раствор зверобоя (цветки этого растения вымачивали в растительном масле). При ушибах и гематомах к больному месту прикладывали листья капусты, чистотела или сельдерея, цветки бузины. При воспалениях применяли снадобья на основе язвенника, лекарственной ромашки и других растений.

Фитология являлась не единственной основой врачевания. Оккультист Парацельс создал мазь, якобы способную исцелять раны, если смазать ею нанесшее их оружие. Это средство представляло собой смесь нескольких компонентов, главными среди которых были мумиё и грибок, появляющийся на черепе разлагающегося трупа. Дополняли состав человеческий жир, медвежий жир, кабанья печень и т. д. Если окровавленное оружие, которым была нанесена рана, оказывалось невозможно раздобыть, обработке подвергали другой предмет — деревянную палку, предварительно коснувшись ею раны. После накладывания мази врач заворачивал оружие в чистую ткань и укрывал в сухом и прохладном месте. Рану промывали вином или мочой самого раненого. Парацельс уверял, что пациент непременно выздоровеет через несколько дней, при этом не испытывая никаких страданий. Более того, по его утверждениям, эффективность мази сохранялась на расстоянии до 800 километров между раненым и поразившим его оружием. Оживленная полемика по поводу Парацельсова снадобья продолжалась по всей Европе до 1670 года, но потом понемногу затихла.

Во Франции в 1640-е годы между врачами и учеными разгорелся спор о «симпатическом порошке», которому приписывали очищающее действие. На деле это был купорос, который тогда был известен в двух видах — цинковый и железный. Врачи использовали как чистый купорос, так и разведенный в воде, который затем оставляли на 360 часов под жарким солнцем, чтобы он прокалился и пропитался целебным действием светила. Лечение было практически таким же, как у Парацельса, только вместо нанесшего рану оружия использовали чистую белую ткань, пропитанную кровью из раны. Купорос надо было развести в воде, погрузить туда ткань и хранить в прохладном месте — рана должна была зажить через некоторое время. Иногда ткань попросту посыпали купоросным порошком. Во время Тридцатилетней войны «симпатический порошок» широко применяли в армии.

К XVII веку медицина худо-бедно научилась врачевать раны, нанесенные рубящими ударами, однако была бессильна перед заражением органов брюшной полости и грудной клетки, вызванным проникающими ранениями, которые в большинстве случаев оказывались смертельными. Колющий удар в шею мог оказаться роковым, если клинок попадал в вену. Удары в лицо были не менее опасны: шпага, вонзенная в глаз или нос, поражала мозг. Колющие удары в грудь в районе сердца и крупных кровеносных сосудов, аорты и легких тоже обрекали раненого на смерть.

В тех антисанитарных условиях, в каких приходилось существовать морякам, заражение могло сделать смертельной даже самую легкую и неопасную рану. В 1683 году между Лоренсом де Граффом и Николаасом ван Хорном состоялась дуэль по всем флибустьерским правилам; Ван Хорн был ранен в кисть руки. Через 25 дней инфекция от воспалившейся раны распространилась по всему телу, и Ван Хорн умер.

Горячие пиратские головы не раз трещали и раскалывались под ударами топора или мачете. В первой половине XVII века кровотечение из височных артерий пытались остановить наложением пластыря вокруг шеи. На случай повреждения черепа несложные инструменты для трепанации — трепан, элеватор и щипцы — имелись в несессере почти всех хирургов, однако из-за несоблюдения правил санитарии и гигиены эта операция, как правило, оканчивалась смертью пациента. В XVIII столетии лечение травм головы, контузий и сотрясения мозга состояло в припарках, кровопусканиях и применении слабительных. Огнестрельные раны головы с повреждением твердой мозговой оболочки считались смертельными.

Раны, наносимые холодным оружием — шпагами, кинжалами, саблями, — были, конечно, ужасными, но относительно «чистыми», чего нельзя сказать об огнестрельных ранениях, при которых страдали мягкие ткани, а повреждения находились в глубине тела, невидимые глазу. Раны от пуль воспалялись, нагнаивались и оказывались роковыми, даже если изначально не являлись смертельными. В XV веке считалось, что любое пулевое ранение по определению отравлено порохом или воздухом. Страсбургский врач Иероним Бруншвиг (1450–1512) рекомендовал закладывать в огнестрельные раны сало, чтобы поглощать ад, и извлекать его при помощи териака.[60] Француз Жан де Виго предписывал прижигать раны кипящим маслом, а затем накладывать смягчающую повязку. Армейские хирурги смачивали корпию[61] в кипящем бузинном масле с добавлением териака и затыкали ею рану в надежде обезвредить ад. Амбруаз Паре убедился на собственном опыте, что порох не ядовит, и навсегда отказался от масла, однако верил в целительность гноя, «выводящего» яд из раны.

Судовой врач обрабатывал раны, извлекая пулю и осколки кости, промывал и накладывал повязку, а затем давал больному целебные отвары. В случае воспаления руку или ногу могли отнять. За неимением хирурга эту операцию проделывал судовой плотник или кок.

Лекарственные растения и приготовленные из них экстракты и бальзамы обязательно присутствовали в любой судовой аптечке; бывало, что, взяв судно на абордаж, пираты первым делом устремлялись к заветному сундучку со снадобьями. В самом деле, ни один флибустьер не мог взять «отпуск по болезни», а помимо ран и цинги моряки страдали от различных инфекционных заболеваний, в частности малярии. До открытия Нового Света болезни, распространенные в тропиках, не были известны в Европе. Впрочем, мореплаватели способствовали проникновению в Старый Свет не только новых хворей, но и новых снадобий, например ипекакуаны (рвотного корня), чая и кофе (для повышения тонуса).

В XVII веке в Европе узнали о новом лекарстве от жара — хине. Кору хинного дерева завезли около 1б40 года в Испанию из Перу. Иезуиты толкли ее и продавали порошок по бешеным ценам — 400 пистолей за дозу. В 1679 году Людовик XIV выкупил у англичанина Тэлбота секрет «порошка иезуитов» за совершенно немыслимые деньги с благородной целью — сделать новое лекарство доступным для своих подданных. Кроме того, как уже говорилось, целебные свойства приписывались табаку, который считался чуть ли не панацеей от всех болезней.

То же столетие отмечено спорами между традиционалистами и поборниками новых лекарств на основе металлов — ртути и сурьмы. Во Франции новые тенденции и достижения алхимии поднял на щит университет Монпелье, где обучалось много протестантов (там, кстати, учился и работал Томас Сиденхем). Поскольку гугеноты, подвергавшиеся гонениям на родине, нередко отправлялись искать счастья за океаном, вполне возможно, что лекари-протестанты, которым во Франции было запрещено заниматься врачеванием, испытывали новомодные снадобья на флибустьерах.