Книга Шолохов - Андрей Воронцов

— Неужели теперь такое носят в Москве? — удивленно сказала Настя, разглядывая лежащее на кровати платье. — Чересчур смело… Так вот какое тебе платье виделось, когда ты писал мне года три назад: «Буду целовать края Вашей одежды»! — смеясь, воскликнула она.

Михаил покраснел. Не то чтобы он стыдился тогдашних своих чувств, но своим напоминанием о том давнишнем, написанном до женитьбы на Марусе письме Настя заставила его почувствовать громадную разницу в стиле, существовавшую между ним, еще только ступившим на писательскую стезю, и нынешним Михаилом Шолоховым, «автором книг».

— Совсем я отошла от моды, — грустно молвила Настя, распялив на пальцах платье и прикладывая его к груди. — Девочкой, до революции, даже живя здесь, я все знала о последних новинках. Кто бы мог подумать, что теперь о них сообщать мне будешь ты. Спасибо, Мишенька, — она, как жена, поцеловала его в щеку.

— А вот еще новинка, — Михаил протянул ей «Лазоревую степь». — Здесь несколько вещей, которые ты еще не читала. Между прочим, тираж — пять тысяч экземпляров.

Настя раскрыла смачно хрустнувшую книжку, прочитала на первой странице: «Анастасии, имя которой переводится с греческого как «Воскресшая». Помнишь ли ты одно утро в лазоревой степи? Прими и не суди строго. Твой Михаил».

— Помню ли я то утро… — Она обняла его. — Ах, Миша, почему ты так мало пишешь о любви? Надоела эта кровь, бедняки, кулаки…

— Пусть о любви сочиняют те, кто ее не имеет, — сказал Михаил, мягко привлекая Настю к себе…

Прошел час. Михаила охватила легкая дрема. Сонно звенели под потолком мухи. Ветерок трепал белую оконную занавеску. Косой луч, то и дело пробивавшийся в комнату, вдруг выхватывал из небытия жизнь миллионов пляшущих пылинок. Настя, опершись на голый блестящий локоть, приглаживала рыжеваторусые вихры Михаила.

— Признаюсь, я глупо сделала, что не вышла за тебя замуж тогда… лет пять назад. Мне показалось диким выходить за мальчика… хотя и кое в чем преуспевшего, — добавила она с лукавой усмешкой. — Я поступила, как было принято в нашем кругу, где выходят не за бедных юношей, а за преуспевающих мужчин. Но едва ли мне стоило слепо следовать обычаям своего круга, когда вся привычная жизнь перевернулась. В такие времена женщинам приходится рисковать, делая выбор. Я не поверила в тебя, а зря. Была бы сейчас женой писателя, которого восторженно хвалит сам Серафимович. Кстати, мне говорили, что он состоит с нами в дальнем родстве.

Михаил неопределенно хмыкнул.

— Вот я и повинилась перед тобой, — помолчав, продолжала Настя, плавным движением рук отбрасывая назад льняные волосы, от чего высоко поднялись ее белые груди с выпуклыми земляничными сосками. — Хотя нет… — она потупила глаза, — не во всем. Ты разбудил во мне чувственность и уехал. Как мне было жить? У меня были мужчины, когда ты жил в Москве. Но ведь и ты вскоре женился. Теперь, когда я тебе во всем призналась, ответь мне: если ты любил меня, то почему же ты не боролся за то, чтобы я стала твоей женой? Или для этого любовь твоя была недостаточно сильна?

Михаил пожал плечами.

— Не знаю, как вы себе это представляете — бороться. Выкрасть тебя, что ли, следовало, как абреки? Или ходить канючить под окнами: «Выходи за меня! Выходи за меня!»? Ты высмеяла меня тогда, а представляешь ли, что это такое для шестнадцатилетнего парня? Ты сказала, что я никто — и я поехал становиться кем-то…

— Но это не так! — Анастасия выпрямилась, глаза ее незнакомо сверкнули.

Михаил с некоторым удивлением смотрел на нее: никогда он не видел Настю, неизменно ровную, чуть насмешливую в общении, такой.

— Ты при этом оскорбительно быстро женился! И, как говорят, выгодно — на дочери станичного атамана.

Михаил нащупал на стуле папиросы, закурил. «Все женщины одинаковы, — подумал он. — Мне казалось: Настя особенная, не устраивает сцен, а вот поди ж ты…»

— «Говорят»… — усмехнулся он. — У нас на Дону бабы говорят, что луна скоро на землю упадет. Громославский такой же атаман, как твой батюшка — помещик. Теперь выгодно жениться не на дочках панов или атаманов, а на дочках партсекретарей. Маруся полюбила меня — и полюбила такого, каким я был, а не такого, каким бы я мог стать. Да ты и сама это, судя по твоим словам, понимаешь. Почему так быстро женился? Здесь, на Дону, молодому казаку можно долго не жениться, бегать по жалмеркам. А начинающему писателю не до гульбищ: он должен цепями себя приковать к столу, чтобы что-то получилось. Как же ему без жены?

— И только-то? Значит, женился ты по необходимости, а любишь меня?

Михаил покосился на нее. «Начинается!» Он ценил свои отношения с Настей за то, что раньше они никогда не задавали друг другу подобных вопросов.

— Нет, я люблю Марусю, — наконец сказал он. — Но тебя я полюбил раньше и… не смог забыть.

— Мне очень важно знать, — Настя накинула себе на плечи простыню и, придерживая ее на груди, села рядом, поджав под себя ноги. — Если бы пришлось выбирать между мной и женой, кого бы ты выбрал? — Она испытующе смотрела ему в глаза.

— Жену и ребенка я оставить не могу, — не раздумывая, бухнул Михаил.

— Спасибо за откровенность. — Она опустила длинные ресницы. — Все эти два года, что мы встречаемся украдкой, я находилась на унизительном положении твоей любовницы только потому, что знала за собой ту давнюю вину, когда опрометчиво отказала тебе. Если бы ты знал, как мучительно мне вспоминать те холодные слова, то, вероятно, твоя обида бы уменьшилась.

— Никакой обиды я на тебя не держу. Что, ты обязана была за меня выходить?

— Значит, я добилась своего, — с неуловимой горечью в голосе сказала она. — Ты простил меня, и мы ничего друг другу больше не должны. Но мы в неравном положении. У тебя есть семья, дом. У меня нет ничего. Ты должен знать, что сегодня последняя наша встреча. Я выхожу замуж.

Михаил крякнул, в сердцах загасил папиросу, так что искры полетели.

— Плохая примета была это платье! — воскликнул он. — Не в добрый час я его купил!

— Вот как?.. — холодно удивилась Настя. — Вы жалеете, что потратились на подарок? — вдруг перешла на «вы» она. — Так не извольте беспокоиться, оно ваше: мне, будучи чужой невестой, брать его от вас нельзя.

— Да при чем тут «потратился»? — досадливо махнул рукой Михаил. — Похожее платье я видел на этой злосчастной Лиле Брик, которая веревки вьет из поэта Маяковского! Она сама по себе дурная примета, из тех баб, про которых говорят: порчу наводит. Ну, вспомни: «Вошла ты, резкая, как «нате», муча перчатки замш, сказала: «Знаете, я выхожу замуж»». Так оно и вышло, будь она неладна! Хотел выщелкнуться перед тобой, что, дескать, моды знаю… Выщелкнулся…

Настя молчала. На глаза ее навернулись слезы.

— Что же мне делать? — наконец с грустью молвила она. — Мне тяжело, одиноко, и если бы ты сегодня протянул мне руку, сказал: «Она твоя», с этим замужеством было бы покончено навсегда… А так… Что же мне, всю жизнь встречаться с тобой тайком? Потом ты меня разлюбишь или вернешься совсем к жене, а я? Куда деваться мне? Разве я не достойна нормальной жизни, семьи?