Книга Тайна Магдалины - Кэтлин Макгоуэн

Очарованная Морин внимала каждому слову, пока уважаемый французский историк вел машину по кроваво-красным предгорьям. Их местом назначения был Монсегюр, величественный и трагический символ последнего оплота катаров.

На земле есть места, от которых исходит мощная аура тайны и трагедии. Утонувшие в реках крови и придавленные грузом веков, эти необычные места оставляют след в душах людей на многие годы даже долгое время спустя после того, как посетитель возвращается в свой уголок безопасности в современном мире. Морин видела подобные места в своих путешествиях. За годы, проведенные в Ирландии, она испытала подобное чувство в таких исторических городах, как Дрохеда, где Оливер Кромвель некогда вырезал все население, и в деревнях, опустошенных ирландским Картофельным голодом в 1840-х годах. Будучи в Израиле, Морин взбиралась на гору Масада, чтобы понаблюдать за восходом солнца над Мертвым морем. Она была тронута до слез, когда ходила среди руин дворца, где в первом веке несколько сотен иудеев предпочли скорее покончить с собой, чем подчиниться римским угнетателям и попасть в рабство.

Пока Жан-Клод выруливал на автомобильную стоянку у подножия холма, где лежал Монсегюр, Морин охватило чувство, что перед ней еще одно из таких необычных мест. Даже в солнечный летний день окрестности казались окутанными туманом времени. Она пристально разглядывала горы, возвышавшиеся впереди, пока Жан-Клод вел ее туристским маршрутом.

— Долгий путь, oui? Вот почему я сказал вам надеть удобную обувь.

Морин всегда брала в путешествие крепкие спортивные туфли, потому что прогулки и походы в горы были ее любимыми видами упражнений. Они начали долгий, кружный подъем на гору. Морин размышляла о том, что последнее время дела не оставляли времени для занятий спортом и ругала себя за потерю своей обычной хорошей формы. Но Жан-Клод не спешил, и они шли неторопливым шагом, пока он рассказывал еще о таинственных катарах и отвечал на вопросы Морин.

— Как много мы знаем об их обрядах? Я имею в виду — наверняка. Лорд Синклер говорит, что большая часть из написанного о них — спекуляции.

— Совершенно верно. Враги приписывали катарам многое, чтобы придать им более еретический и возмутительный вид. Понимаете, мир не придает значения, если вы уничтожаете изгоев. Но если вы вырезаете братьев-христиан, которые, возможно, стоят ближе к Христу, чем вы, то вы можете столкнуться с проблемой. Так что историки того времени, да и позже, выдумали много историй про обряды катаров. Но знаете, что нам известно наверняка? Краеугольным камнем катарской веры было «Отче наш».

На этом Морин остановилась, чтобы перевести дух и задать еще один вопрос:

— В самом деле? Та самая молитва «Отче наш», которую мы произносим сегодня?

Он кивнул.

— Oui, та самая, но произносимая на окситанском языке, конечно. В Иерусалиме вы заходили в церковь «Pater Nostrum» на Масличной горе?

— Да! — Морин хорошо знала это место. Это была церковь на восточной окраине Иерусалима, построенная над пещерой, где, по преданию, Иисус учил молитве «Отче наш». На стенах прекрасной сводчатой галереи размещены плиты с высеченной на них молитвой на более чем шестидесяти языках. Морин сфотографировала панель с молитвой на древней форме гэльского языка и подарила снимок Питеру.

— Там есть молитва на окситанском, — объяснил Жан-Клод. — Каждый катар произносил ее, проснувшись утром. Не механически, как многие говорят сегодня. Это акт медитации и истинной молитвы. Каждая строчка была для них священным законом.

Морин думала обо всем этом, пока они шли, а Жан-Клод продолжал:

— Вы сами видите: это были люди, которые жили в мире и учили тому, что они называли Путь, то есть жизни, основанной на учениях любви. Их культура признавала «Отче наш» в качестве своего самого священного писания.

Морин поняла, к чему он клонит.

— Если вы принадлежите к Церкви и хотите уничтожить этих людей, вы не можете позволить, чтобы их считали добрыми христианами.

— Именно так. Странные ритуалы и обвинения, которые были выдвинуты против них, сделали их зверское убийство вполне приемлемым в глазах людей.

Жан-Клод остановился, как только они достигли памятника в середине тропы. Это была большая гранитная плита с высеченным на вершине равноконечным крест Лангедока.

— Памятник жертвам, — объяснил он. — Он поставлен сюда, потому что именно здесь стоял погребальный костер.

Морин задрожала. Навязчивое, странно волнующее чувство охватило ее, ощущение того, что стоишь на месте ужасных событий. Она слушала, как Жан-Клод рассказывает историю последнего оплота катаров здесь, на горе.

К концу 1243 года катары уже почти полвека страдали от преследований со стороны папских армий. Целые города были преданы мечу, и по улицам таких мест, как Безье, буквально текли потоки крови невинных. Церковь была решительно настроена искоренить эту «ересь» любой ценой, и король Франции охотно помогал ей своими войсками, потому что каждая победа над некогда богатым катарским дворянством приносила Франции новые земли. Графы Тулузские не раз угрожали, что создадут свое собственное независимое государство. Если, чтобы остановить их, надо было воспользоваться яростью Церкви, то король всецело поддерживал решение, которое, как он надеялся, снимет с него некоторую долю ответственности в историческом смысле.

Оставшиеся в живых лидеры катарского общества создали свой последний оплот в крепости Монсегюр в 1244 году. Как и иудеи в Масаде за более чем тысячу лет до этого, они собрались вместе, чтобы молиться единой общиной за свое спасение от угнетателей, и поклялись никогда не предавать свою веру. Действительно, были некоторые предположения о том, что во время своей последней обороны катары черпали свою силу из наследия жертв Масады. И, подобно римским армиям, папские войска пытались уморить голодом осажденных, лишив их доступа к воде и пище. Это оказалось так же трудно сделать в Монсегюре, как и в Масаде, потому что обе крепости были предусмотрительно построены на вершинах холмов, что делало их почти неприступными со всех сторон. И там, и там восставшие нашли способ разрушить планы своих притеснителей.

После нескольких месяцев осады папские войска решили покончить с неразрешимой ситуацией. Они выставили главам катаров ультиматум. Если они исповедуются и покаются в своей ереси, сдавшись инквизиции, то их пощадят. Но если они этого не сделают, то будут сожжены на костре за оскорбление Святой Римской Церкви. Им дали две недели, чтобы принять решение.

В последний день вожди папской армии зажгли погребальный костер и потребовали ответа. Они получили ответ, которого никогда не забудут в Лангедоке. Двести катаров вышли из цитадели Монсегюра, одетые в свои простые мантии, с поднятыми руками. В абсолютный унисон они запели «Отче наш» на окситанском и вместе взошли на погребальный костер. Она умерли, как и жили, в полной гармонии со своей верой в Бога.

Легенды, окружающие последние дни катаров, встречаются в изобилии, и одна драматичней другой. Наиболее примечательная рассказывает о французских посланцах, которых отправили поговорить с катарами от имени королевских войск. Посланцев, закаленных наемников, пригласили остановиться в стенах Монсегюра и лично стать свидетелями обрядов катаров. То, что они увидели в эти последние дни, было столь чудесно, столь поразительно, что французские солдаты попросили, чтобы их приняли в веру Чистых. Зная, что их ожидает лишь смерть, французы приняли последнее катарское крещение, известное как consolamentum, и шагнули в пламя вместе со своими вновь обретенными братьями и сестрами.