Книга Черное платье - Мария Шкатулова

Лена Кораблева, возвращаясь домой, думала: "Бедная Наташка, что с ней стало! За эти два месяца она постарела на десять лет. Представляю, что ей пришлось пережить и с мамой, и с Сережкой… И квартиру, Господи, какую квартиру потеряла, в самом центре… А этот мерзавец, француз: разыскать бы его да и дать в морду. Что ж там у них произошло? Забыла сказать ей, что деньги ее я привезла, они ей сейчас очень пригодятся, ведь теперь надо Сережку поднимать, а то пропадет парень. Ничего, сделает аборт, выйдет из больницы, отвезу их на дачу, она там быстро про все забудет… А с Виктором у нее явно что-то есть. Я еще перед отъездом заметила, что он на нее посматривает, а тут, судя по всему, он помогал ей с похоронами и с Сережкой. Значит, они встречались. Ну и слава Богу, может, из этого что-нибудь и получится…"

— Наташка, ты с ума сошла! — они сидели в больничном коридоре недалеко от Наташиной палаты. — Я понимаю, тебе пришлось много чего пережить за это время, но ведь не совсем же ты потеряла разум? Или ты чего-то не договариваешь?

— Например?

— Может быть, у тебя намечается роман с Виктором?

— Конечно, нет.

— Почему — конечно? Чем он плох?

— Он всем хорош, кроме одного — я его не люблю.

— А он тебя?

— Не знаю. Он мне о своих чувствах не рассказывал.

— Брось, пожалуйста! Можно подумать, ты без слов не понимаешь такие вещи. Как получилось, что он занимался твоими делами все это время?

— Случайно. Сережа пропал в тот день, когда мы должны были встретиться из-за квартплаты. Можешь себе представить, в каком я была состоянии… Он спросил, в чем дело, и я ему все рассказала. Все равно, помочь мне было некому, а он, надо отдать ему должное, и Сережу помог разыскать, и с квартирой помог, и с переездом, и потом, когда умерла мама…

— И ты хочешь после этого сказать, что не знаешь, как он к тебе относится? Неужели ты думаешь, что он стал бы со всем этим возиться, если бы не был в тебя влюблен по уши? На благотворителя он не похож.

— Может быть, не знаю. Вернее, мне не хочется об этом говорить.

Ленка всплеснула руками:

— Ах ты, Боже мой, ей не хочется! А воспитывать ребенка одной тебе хочется? Такой мужик! Богатый, хозяйственный, не пьет. Ну, может быть, звезд с неба не хватает, зато надежный и, кажется, добрый. Не то что некоторые.

— Ты забываешь одну маленькую деталь — я его не люблю. И потом, почему ты так уверена, что он захочет на мне жениться с двумя детьми?

— Если любит, захочет. Знаешь, вот ты сейчас немножко придешь в себя, и мы устроим посиделки. У меня. Потанцуем, выпьем немножко, посидим, а? Наверняка он как-то проявится. Или, еще лучше, поедем в деревню к моим старикам и возьмем его с собой. Там природа, купанье, прогулки под луной… Там ты его, тепленького, и возьмешь…

Наташа рассмеялась:

— Ленка, Ленка! Ты неисправима.

— Ты мне зубы не заговаривай. Говори, согласна?

— Не знаю. Сейчас я не могу даже думать об этом.

— А тебе не надо ни о чем думать — я сама все сделаю, ты только скажи! Да, Наташка, забыла тебя спросить: это правда, что мне сказал Виктор про твоего бывшего? Его действительно убили?

— Правда, — Наташе не хотелось об этом говорить.

— Ну, после всех его проделок, о которых ты рассказала, это не удивительно. Раз он занимался такими вещами, — она покачала головой, — мне его даже не жалко. Какой ужас!.. Сережка знает?

— Пока нет.

— Бедный мальчик, много же ему предстоит узнать…

Наташа опустила голову и ничего не ответила.

* * *

Сережа приехал в середине июля. Он очень изменился: его лицо лишилось признаков детскости, которые Наташа так любила в нем и которых он сам всегда стеснялся, говоря, что похож на девчонку. Исчез румянец, исчезла пухлость щек. Изменилось выражение глаз. Она находила в нем что-то страдальческое, замкнутое, закрытое. Что-то такое, что известно только ему и о чем не говорят. Никому. У него изменился голос. Он почти не улыбался, и в движениях его рук, в походке, появилось что-то взрослое, мужское. Узнав о смерти бабушки, он не заплакал и ничего не сказал, только плотно сжал губы. Ей предстояло сообщить ему о ребенке, которого она ждала, и впервые в жизни она почувствовала перед ним страх: она совершенно не представляла, как он к этому отнесется. И когда на следующий день после его приезда они возвращались с кладбища и Наташа, собравшись с духом, сказала ему: "Сережа, я должна тебе сообщить одну важную вещь, — и добавила, робко взглянув ему в глаза: — У меня будет ребенок", — он нахмурился и спросил:

— От Виктора?

Наташа растерялась:

— Нет… Почему от Виктора?

— Нет? — обрадовался Сережа. — Правда, нет?

— Конечно, нет…

— И ты не собираешься за него замуж?

— Вовсе нет, с чего ты взял? Я вообще не собираюсь замуж.

— Классно! А то я уж подумал, что… Мам, это хорошо, что будет ребенок, правда! Ведь мы остались вдвоем… А теперь нас опять будет трое. Ты не волнуйся — я сам буду его отцом.

Еще через два дня Виктор отвез Лену и Наташу с Сережей к Лениным родителям, у которых был крошечный домик в Тверской области, в двухстах километрах от Москвы. Старики проводили лето вдвоем и целыми днями копались в огороде, что вызывало страшное негодование их единственной дочери.

— Боже мой! Вместо того чтобы жить в свое удовольствие, дышать воздухом и купаться (недалеко от дома действительно был довольно большой и чистый водоем), они торчат в этом огороде кверху задницами. Как будто эту дурацкую морковь нельзя купить на рынке!

Старики на ее брюзжание, к счастью, внимания не обращали, и все с удовольствием поглощали приготовленные Лениной матерью, Лидией Михайловной, Роскошные салаты из выращенных на собственных грядках овощей. Сережу поили парным молоком, за которым ходили к тете Дусе, жившей на другом конце деревни. Сереже нравилось смотреть, как она, подоив корову, широкой пенящейся струей переливает молоко через марлю в другое ведро. Руки у нее были коричневые от загара с синими прожилками и узловатыми суставами от тяжелой работы. Она же продавала им яйца, творог и сметану.

С утра Наташа с Сережей принимали посильное участие в прополке грядок, а потом уходили на целый день на пруд, чтобы "не мешаться", а иногда, если удавалось встать пораньше, все вместе, с Леной и стариками, ходили в "дальний" лес, километрах в шести, за грибами. Несмотря на довольно сухое лето, грибов было много, и, вернувшись домой, Наташа устраивалась на маленькой скамейке перед домом и счищала Сережиным перочинным ножом с липких шляпок сосновые иголки.

Вечерами ходили гулять по дороге, ведущей в соседнюю деревню. Дорога была пыльная и твердая. Они шли, обмахиваясь стеблями лебеды, и над их головами, в розоватом вечернем воздухе, покачивались комариные столбы. Когда навстречу им попадалось возвращавшееся в деревню стадо, Лена, боявшаяся коров, начинала визжать от ужаса, а Сережа протягивал руку и гладил нагретую солнцем рыжую шкуру, от которой пахло травой и парным молоком.