Книга Роковой выбор - Виктория Холт

Распространяли нелепую историю о том, что ребенка принесли в постель королевы в грелке на смену тому, которого она родила. Говорили, что никакого ребенка не было вообще, а королева только притворялась беременной, дожидаясь, пока не принесут в грелке здорового ребенка.

Это была совершенно невероятная история, но дело было в том, что в народе не верили, что ребенок был от короля.

Они решили, что мой отец должен уйти.

* * *

Письма от Анны продолжали приходить. Они в основном касались младенца.

«Моя дорогая сестрица не может вообразить себе мою тревогу и беспокойство, поскольку, к сожалению, я должна была отсутствовать, когда королеве пришло время рожать. Поэтому я никогда не узнаю, ее ли это ребенок или чужой. Быть может, он наш брат, но один только Бог знает, так ли это…»

Я перечла письмо еще раз. Неужели она убеждена, что наш отец пошел на такой обман? Я не верила, но мне хотелось верить. Мне стыдно, но я желала, чтобы Уильяму – и мне – все удалось и он получил корону Англии. Я желала этого для него, поскольку, если этого не произойдет, его женитьба на мне будет для него вечным разочарованием. Была и еще одна причина: я была полностью убеждена, что в Англии не должно быть католицизма. Единственным способом предотвратить это – было отнять корону у моего отца.

Анна была против него по той же причине, я думаю. Почему она так не любила нашу мачеху? Я желала верить этой истории с грелкой, хотя и знала, что это была ложь.

Анна никогда не писала столько писем. Я думала, уж не Сара ли Черчилль побуждала ее к этому. Я знала, что муж Сары, приобретший в армии большое влияние, был другом Уильяма. Анна продолжала писать о своих сомнениях по поводу ребенка. «Может быть, это и ее ребенок, – писала она, – но этому верят единицы, а тысячи не верят. Со своей стороны, я всегда останусь одной из неверящих». Позже она писала с некоторым удовольствием: «Принц Уэльский был болен три или четыре дня, и ему было так плохо, что многие говорили, что скоро на небе станет одним ангелом больше».

Я постоянно думала об отце и мачехе и о том, насколько им известно то, что происходит вокруг них.

Все больше англичан приезжали к голландскому двору. Это были недовольные, ожидавшие того дня, когда из-за моря явится Уильям, чтобы завладеть короной.

Маленький принц не умер. Он поправился, и оппозиция зашевелилась: приезжали еще люди, велись секретные переговоры, и по всей Голландии, и в армии и в доках шла бурная деятельность. Было очевидно, что предстояли великие события.

Я получила письмо от отца. Мне кажется, ему не верилось, что я была в числе его противников.

Он писал:

«Здесь только и говорят о тех приготовлениях, которые делаются в Голландии, и что предпримет флот. Время покажет. Я не верю, что тебе известно о решении принца Оранского, которое очень всех здесь встревожило. Я слышал, что ты была в Диерене и что принц прислал за тобой, чтобы рассказать о своих планах вторжения в Англию. Я знаю, что они возмутят тебя, поскольку уверен, что не в твоем характере одобрить такое несправедливое предприятие».

Мне было больно читать это письмо. Я вспоминала нашу близость много лет назад: как я – трех– или четырехлетняя девочка, ожидаю его приезда, как он берет меня на руки и сажает себе на плечо и в разговоре со своими капитанами напрашивается наивно на комплименты в адрес своей замечательной дочери. Тогда я так любила его. А теперь он… окружен врагами.

Англичане продолжали прибывать в Голландию, надеясь принять участие в экспедиции Уильяма. Они привозили послания, призывавшие его к действию. Уильям был уверен, что вместо отпора он встретит восторженный прием.

Флот готовился к отплытию. У побережья были сосредоточены пятьдесят военных кораблей и несколько сот транспортных судов. Кризис приближался, и я видела, что он был неизбежен. Я надеялась, что найдется какой-то компромисс. Быть может, отец откажется от своей религии. Нет, этого никогда не случится! Может быть, он отречется. Это был бы разумный выход.

Мне была невыносима мысль о войне между ним и Уильямом.

Отец писал мне, упрекая меня за то, что я не отвечала на его письма.

«Я могу только думать, что тебе неловко писать мне теперь, когда стало известно о несправедливых намерениях принца Оранского. Хотя я знаю, что ты – хорошая жена, какой тебе и следует быть, по этой же причине я полагаю, что ты останешься и хорошей дочерью отцу, который всегда нежно любил тебя и никогда не сделал ничего, что могло бы заставить тебя усомниться в этой любви. Это все, что я могу тебе сказать, и я понимаю, как ты должна беспокоиться за мужа и отца».

Я плакала над этим письмом. Я сохранила его, и мне суждено было часто перечитывать его в последующие годы.

Решающий момент приближался. Ночь перед отплытием Уильям провел со мной. С тех пор как я сказала Гилберту Бернету, что, когда я стану королевой, Уильям будет королем, что не может быть и речи о том, чтобы он остался просто принцем-супругом, его отношение ко мне изменилось. Он более серьезно разговаривал со мной; однажды он даже обсуждал со мной свои планы. Я не спрашивала его об Элизабет Вилльерс, я знала, что она по-прежнему была его любовницей. Она покинула дом сестры и вернулась ко двору. О недоставленном письме и о том, как она вернулась в Голландию, не было сказано ни слова, но я замечала раз-другой, как она поглядывала на меня высокомерно, словно говоря: не пытайтесь разыгрывать со мной ваши детские шутки. Можете быть уверены, что я найду способ перехитрить вас.

Я сознавала, что она на это способна, и была довольна, что это дело предали забвению; но я страстно ревновала к ней. Если бы она была красавицей, я бы могла понять мужа, но она была некрасива. И от этого загадка привязанности Уильяма к ней мучила меня еще больше.

Мне приходило в голову, что я могла бы сказать: откажись от Элизабет Вилльерс, и я сделаю тебя королем Англии, а если не бросишь ее, останешься всего лишь принцем, мужем правящей королевы.

«Что бы он на это сказал?» – думала я. Я чувствовала на себе его холодный оценивающий взгляд, но я не могла торговаться с ним так.

Я могла только отдавать все безвозмездно, и за это он был, без сомнения благодарен мне. Это сблизило меня с ним больше, чем это могла бы сделать любая сделка.

В ту ночь, перед отплытием в Англию, он был действительно нежен со мной. Мы ужинали вместе и рано удалились в свои покои. На следующий день он должен был отправиться во дворец Хаунслердайк и оттуда в Бриль, где его ожидал флот.

Он говорил со мной серьезно и с большим чувством, чем он когда-либо обнаруживал раньше.

– Я надеюсь, что, когда я высажусь на берег, сопротивление будет невелико. Ко мне присылали приглашения со всех концов страны. Ясно, что народ решил покончить с королем-католиком. Но у него, конечно, найдутся и сторонники.

– Вы хотите сказать, что предстоит сражение?