Книга Китай. Искусство есть палочками - Полли Эванс

Куньмин показался мне приятным местом. Зеленые человечки на светофорах не неслись галопом, как в Нанкине, но и не маршировали, как их коллеги в других частях света. Они казались расслабленными: так, наверное, ходят на Луне. Широкие проспекты с витринами магазинов контрастировали с хаосом задворок, где стояли покосившиеся от времени деревянные хибары. Иногда фасады домов под свесом крыши венчал каменный резной орнамент.

На птичьем рынке тысячи птиц пытались перекричать друг дружку, а от обилия расцветок рябило в глазах. Интересно, кто-нибудь здесь красил птиц, как того несчастного пса в Сучжоу, у которого были розовые уши и хвост? Я наткнулась и на цветочный рынок, где на прилавках тоже бушевало буйство красок, а в воздухе витали головокружительные ароматы. По дороге я периодически заходила в чайные лавки, поскольку Юннань славится своим чаем.

В одной я купила набор крошечных чашечек «под старину», а в другой, усевшись за низенький резной столик, пробовала листья разных сортов, а напротив меня сидела продавщица — утонченная молодая горожанка с безупречной кожей такого же оттенка, как жасминовый чай. Она кипятила воду и наливала ее в чайничек, где лежали листья, потом переливала в другой чайничек, а оттуда уже разливала в крошечные чашки, но это считалось первой заваркой, не пригодной для питья, поэтому она тут же выливала чай и наливала по новой. Проделав процедуру несколько раз, девушка разливала получившийся в итоге напиток в две чашки, для себя и для меня, а на заднем фоне все это время звучала китайская скрипка эрху.

Я успокоилась и отправилась на обед в мусульманский квартал. В Китае около двадцати миллионов мусульман, в том числе потомки торговцев, расселившихся вблизи южных торговых портов и вдоль Шелкового пути, а также потомки уйгуров и тюрок, во времена династии Тан перебравшихся на северо-запад Китая в Синьцзян. Здесь висели туши барашков, мужчины в белых колпаках жарили кебаб, мешали лапшу в огромных чанах и месили тесто для лепешек. В магазинчиках торговали арабской каллиграфией и изображениями Мекки. Из одной лавки сладко пахло фруктами, а внутри на прилавке красовались горы апельсинов и ананасов. В конце концов, я остановила свой выбор на маленьком ресторанчике, уселась за самодельный столик рядом с жаровней, и хозяин через несколько минут принес мне тарелку с сочным обжигающим кебабом, приправленным перцем и травами.

В конце улицы располагался музей провинции Юннань. Я успела побывать уже во многих китайских музеях и заключила, что все они очень похожи. За редким исключением, типа превосходного Шанхайского музея, это унылые холодные здания с неприветливыми фойе и пыльными лестницами. Обычно здесь пусто, только какая-нибудь древняя старушка сидит у двери. В каждом из музеев один зал посвящен фарфору, один — бронзе, кроме того, имеется выставка каллиграфии, или старинных монет, или национальных костюмов этнических меньшинств. В здешнем музее была представлена скудная экспозиция буддийского искусства — четыре или пять резных фресок, пара глиняных статуй без головы и, наоборот, пара голов без тел, очень похожих на те, что мне доводилось видеть в других музеях. Мне пришла интересная мысль: а ведь китайским музеям было бы неплохо обмениваться частями тела статуй; вдруг окажется, что голова из Куньмина подходит под тело в Чэнду, а к ним вполне подойдут руки и ноги из Хэфэя. Тогда музейщики будут долго торговаться: «Меняю нашу правую руку на вашу левую ногу» — и, возможно, соберут статуи целиком.

Вечером я пошла поплавать. Отель был с бассейном, так что глупо не воспользоваться такой возможностью, да и вообще надо же хоть раз поплавать в Китае. Китайцы увлекаются спортом, хотя в последние годы их успехи на международных соревнованиях омрачены скандалами, связанными с допингом. Мао Цзэдун хорошо плавал, для него в Чжуннанхае, неподалеку от Запретного города, специально построили олимпийский бассейн с подогревом. Постепенно бассейны появились в большинстве резиденций Великого Кормчего по всей стране. Мао много времени проводил у воды, читал там и работал. Для его помощников слово «бассейн» стало чуть ли не синонимом аудиенции у Председателя. Ли Чжи суй, о котором я не раз упоминала в первой главе, получил приглашение «Вас просят прийти к бассейну», когда Мао впервые вызвал его к себе и назначил своим персональным лечащим врачом.

Когда отношения с русскими особенно обострились, Мао Цзэдун даже Хрущева принимал возле бассейна. Встреча имела место после ссоры двух держав из-за строительства флота. Мао обратился к Москве за помощью, а советский посол Юдин заявил, что СССР внесет свой вклад, но при этом намерен командовать флотом. Мао пришел в ярость. Хрущев прилетел в Пекин, чтобы наладить отношения. Гаррисон Салсбери так описывает этот инцидент в своей книге «Новые императоры» (Harrison Salisbury «The New Emperors»):

«Мао пожелал, чтобы встреча прошла у бассейна, даже не „у“ а „в“. Хрущев сроду не увлекался плаванием. Ему выдали мешковатые зеленые плавки и спасательный круг. Мао же щеголял в облегающих плавках, демонстрируя накачанный пресс, и плавал, как дельфин, а Хрущев барахтался по-собачьи. Переводчики бегали по краю бассейна, пытаясь перевести слова Мао Хрущеву и при этом не свалиться в воду. Хрущев отвечал по-русски с сильным украинским акцентом и пару раз хлебнул воды. В конце концов, Мао сжалился и позволил промокшему до нитки гостю пойти в дом».

Я спала двенадцать часов и все равно не выспалась. Мое путешествие длилось всего полтора месяца, а я уже заработала хроническую усталость. В Лицзяне я провела на день дольше, чем нужно, чтобы восстановить силы, но поездка на автобусе меня буквально подкосила. Дело даже не в недостатке сна, поскольку даже в поездах и автобусах я спала как убитая, просто приходилось постоянно быть начеку на случай непредвиденных обстоятельств. Странно, что я так сильно утомилась всего за несколько недель. Может, у меня просто чахлый мозг, который дает сбой всякий раз, когда нужно думать и адаптироваться к новым условиям. Может, моей нервной системе не хватает гибкости, как и конечностям. Видимо, перед следующей поездкой стоит попробовать развить свои умственные способности, играя в шахматы и разгадывая кроссворды. Но я, тем не менее, пыталась как-то расшевелить себя и отправилась в Бамбуковый храм в двенадцати километрах от Куньмина.

Храм построен при династии Тан, однако во времена волнений его несколько раз сжигали дотла, а потом отстраивали заново. Существует легенда о возникновении храма. Два брата императорских кровей отправились, как-то раз, на охоту и заметили носорога. Они погнались за диковинным зверем, но быстро потеряли его из вида, зато встретили монаха, а когда приблизились, монах воткнул в землю посох и испарился. Вернувшись на следующий день, братья увидели, что из посоха выросла целая бамбуковая роща, и поняли, что хотел сказать монах — это святое место, здесь необходимо возвести храм.

Но наибольший интерес представляют вовсе не создатели храма, а пятьдесят архатов, созданных сычуаньским скульптором Ли Гунсю и его учениками в конце девятнадцатого века. В тот момент его творчество оказалось настолько передовым, что статуи стали скандально известными. Слишком уж они были реалистичными и человечными: со своими надеждами, тягой к удовольствиям, всеми присущими людям несовершенствами. Каждый из пятисот архатов уникален и обладает собственным характером. Вот, например, монах с затуманенным взором едет на муле. Некоторые статуи очень толстые, запечатленные на них персонажи сидят, развалившись, и на животе видны некрасивые складки. Другие, наоборот, такие тощие, что можно все ребра пересчитать. Кто-то молится, кто-то грустит, кто-то вытаращил глаза от ужаса. На лицах застыли различные эмоции — удивление, печаль, страх. Один архат аппетитно ест сочный фрукт, другой демонстрирует приемы кун-фу, высоко задрав левую ногу.