Книга Крест Великой Отечественной - Владимир Василик

Эти смыслы проявились в русской советской поэзии военных лет. После вакханалии атеизма и космополитизма вновь восстали из небытия символы исторической русской жизни. Первый и главный из них – Крест.

Один из первых поэтов, в чьём творчестве он был явлен в военную пору – Константин Михайлович Симонов. Вспомним его ставшее поистине народным стихотворение: «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины?», написанное в 1941 году и обращённое к Алексею Суркову:

Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины,Как шли бесконечные, злые дожди,Как кринки несли нам усталые женщины,Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слёзы они вытирали украдкою,Как вслед нам шептали: Господь вас спаси! —И снова себя называли солдатками,Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:Деревни, деревни, деревни с погостами,Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,Крестом своих рук ограждая живыхВсем миром сойдясь, наши прадеды молятсяЗа в Бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —Не дом городской, где я празднично жил,А эти проселки, что дедами пройдены,С простыми крестами их русских могил.

Крест здесь – не только память о прадедах и дедах, хранивших русскую землю. Это – живая молитва. И не только усопших за живых. Но и матерей за своих сыновей, жён за своих мужей, невест за своих женихов.

О чем говорит бессмертное стихотворение К. Симонова «Жди меня», как не о молитве?

Не понять, не ждавшим им,Как среди огняОжиданием своимТы спасла меня.

Возвращаясь к стихотворению «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины», видим и другой смысл. Из глубин народной памяти встают священные слова: «Крест – хранитель всея вселенныя» и образ Моисея, крестообразно простирающего в молитве руки и побеждающего мучителя Амалика. Снова вчитаемся в симоновские строки:

Как будто за каждою русской околицей,Крестом своих рук ограждая живых,Всем миром сойдясь, наши прадеды молятсяЗа в Бога не верящих внуков своих.

В них есть и иное – парадокс народной жизни, сочетание веры и неверия, коммунистической идеологии и исконных православных основ русской жизни. Вот лишь одно фронтовое письмо: «Мама, я вступаю в партию. Мама, помолись за меня Богу».

И встает вопрос: «А действительно ли внуки так уж не верили в Бога?»

Ветеран войны доктор исторических наук Михаил Иванович Фролов в беседе со мной чеканно ответил: «На войне атеистов не бывает».

Исконная вера русского народа во всей силе и во всем величии проявилась в Великую Отечественную Войну. И еще один подспудный смысл в этих строках: Великая Отечественная началась 22 июня, в День всех святых, в Земле Российской просиявших. И они всем миром вымолили для нас победу. Крест появляется на страдальческом пути русского солдата и русского человека во время войны.

Вспомним стихотворение Константина Симонова «Слепец»:

Своё израненное телоУже я нёс в огонь атак.Тебе Россия петь велела?Я ей не изменю и так.

Скажи ей про меня: не станетСолдат напрасно отдыхать,Как только раны чуть затянет,Пойдёт солдат на бой опять.

Скажи ей: не ища покоя,Пройдёт солдат свой крестный путь.Ну, и сыграй еще такое,Чтоб мог я сердцем отдохнуть…

Слепец лады перебирает,Он снова только стар и слеп.И раненый слезу стираетИ режет пополам свой хлеб.

И в этом стихотворении смыслы не только Креста, Голгофы, Крестного пути, но и Тайной Вечери – разделения хлеба:

И раненый слезу стирает,И режет пополам свой хлеб.

Особая страница в художественной летописи Великой Отечественной войны – христианская поэзия блокадного Ленинграда. Невиданные страдания обострили чувства людей, переживших жестокие страдания, зачастую смерть родных и близких. Во время блокады Ленинграда погибло не менее 800 тысяч мирных граждан, умерших от голода, холода, бомбёжек, артобстрелов, болезней. И около миллиона бойцов Ленинградского и Волховского фронтов сложили головы при обороне города на Неве, во время регулярно проводимых наступательных операций при попытках прорвать блокаду.

Сейчас немногие знают, что первое наступление на Ленинградском фронте, направленное на прорыв блокады, началось в сентябре 1941 года, когда казалось, что Ленинград будет вот-вот взят. И вплоть до решающей операция 1944 года «Январский гром», освободившей северную столицу от блокады, наступления в 1942–1943 годах шли постоянно с соответственными тяжёлыми потерями.

Но это великое народное страдание воскресило в народе веру. Характерна страшная статистика 1944 года: над 48 процентами умерших было совершено отпевание. Блокада и война воскресили «латентную теплоту патриотизма». Перед самым снятием блокады с карты города исчезла часть революционных и космополитических названий: проспект 25 декабря вновь стал Невским, а площадь Урицкого – Дворцовой, Урицк вернул себе старое имя Лигово, а Красногвардейск – Гатчина.

Возрождение веры и русского национального сознания отразилось и в поэзии военных лет, посвящённой блокаде Ленинграда и битве за невскую твердыню. Поэты были рядом с ленинградцами, видели всё своими глазами и претерпевали те же тяготы и лишения.

В начале блокады Ленинграда Анна Андреевна Ахматова (1889–1965) находилась в городе, трудилась на строительстве оборонных рубежей и не покинула бы город, если бы от неё фактически не потребовали эвакуироваться. Но и в Ташкенте, в эвакуации, она не забывала о Ленинграде и страданиях его жителей. Стихи, посвящённые блокаде, вошли в её цикл «Ветер войны».

Одно из первых, написанных ещё в блокадном Ленинграде стихотворений – «Птицы смерти в зените стоят»:

Птицы смерти в зените стоят.Кто идёт выручать Ленинград?Не шумите вокруг – он дышит,Он живой ещё, он всё слышит:

Как на влажном балтийском днеСыновья его стонут во сне,Как из недр его вопли: «Хлеба!»До седьмого доходят неба…

Но безжалостна эта твердь.И глядит из всех окон – смерть.

Это стихотворение является удивительно библейским по смыслу и духу. Особенно ярко это видно из двух последних двустиший:

Как из недр его вопли: «Хлеба!»До седьмого доходят неба…Но безжалостна эта твердь.И глядит из всех окон – смерть.

Седьмое небо, согласно библейским и раннехристианским представлениям – местопребывание самого Бога. И, однако, ответа нет: «Но безжалостна эта твердь».