Книга Улица Сервантеса - Хайме Манрике

– Мигель де Сервантес Сааведра? Он ваш друг?

Голос дал петуха. Я не смог сдержать невольной гримасы. Упоминание Мигеля больно кольнуло меня.

– Нет, отнюдь не друг. Я видел его только издали. Однако молодые поэты восхищаются его суждениями, поэтому некоторые из таковых достигли моих ушей.

Теперь для меня стало очевидно, что Паскуаль – сплетник, завороженный миром богатых и влиятельных господ, к коему ему никогда не дано было приблизиться и за которым он мог лишь наблюдать – с тоской и, вероятно, завистью.

– Без сомнения, Сервантес любит Эрреру за его прекрасные стихи в честь побед нашей армии под командованием дона Хуана Австрийского, – заметил я. – Хотя мы больше не друзья, я знал Сервантеса много лет назад. Я слышал, что он вернулся в Мадрид. Я не намерен возобновлять знакомство, но порой мне бывает любопытно, как он поживает.

– Если вашей светлости угодно, я мог бы сообщить те скудные сведения, которыми располагаю.

Я жестом пригласил Паскуаля присесть, затем затеплил свечу на столе.

– Не желаете ли стаканчик хереса?

Мое предложение было таким вопиющим нарушением этикета, что Паскуаль мгновенно залился краской.

– Почту за честь, ваша светлость.

Я достал из шкафчика с напитками бутылку и наполнил два стакана.

– Ваше здоровье, – произнес я и тут же напомнил, чтобы не терять времени: – Мигель де Сервантес.

– Как я уже сказал, я не знаком с Сервантесом лично. Но молодых поэтов восхищают его приключения: героизм при Лепанто, рабство в Алжире и слухи о загадочном прошлом и необычной семье.

Я нахмурился. Эта манера ходить вокруг да около начинала раздражать.

Паскуаль быстро сменил тон:

– Говорят, что в Алжире он безумно влюбился в мавританку, которая хотела обратиться в христианство. В это трудно поверить, но я слышал, будто ее убил собственный отец, когда она пыталась бежать с Сервантесом. – Паскуаль вздрогнул. – Из-за этих несчастий он ушел в глубокий запой и постоянно ввязывается в драки.

Паскуаль сделал паузу, словно приглашая меня к беседе, но я хранил молчание.

– Кажется, ваша светлость были близко знакомы с Сервантесом? Что ж, если бы вы увидели его теперь, то вряд ли узнали бы. Он носит грязную залатанную одежду и дырявые башмаки и так оброс, словно не был у цирюльника многие годы. Если он не смертельно пьян, то приходит на площадь в конце улицы Леона и кормит зевак всяческими россказнями в обмен на миску ольи подриды, которую так любят наши бедняки. – Паскуаль снова помолчал. – Это то, что вы хотите знать о Сервантесе, дон Луис?

Я сделал глоток хереса.

– Продолжайте, пожалуйста.

– Насколько я понимаю, после возвращения из Алжира он влез в огромные долги. Недавно он пытался заложить кому-то из своих знакомцев отрез тафты, якобы привезенный из Индии. Злые языки болтают, что это остатки приданого, которое его сестра Андреа получила от итальянца по имени Локадело в обмен за попранную честь. – Паскуаль ухмыльнулся. – Еще я слыхал, будто Сервантес хвастается огромным наследством, которое он получит после смерти своего старого учителя, прославленного ученого и литератора Лопеса де Ойоса. На мой взгляд, это невероятно жестоко – говорить так о наставнике, который еще не умер. Кажется, это все, что мне известно, ваша светлость…

– Возьмите книгу Эрреры, – предложил я, когда Паскуаль уже собирался уходить. – Вернете, когда прочтете. Все равно я сейчас слишком занят, чтобы уделить ей внимание, которого она заслуживает.

Паскуаль был потрясен.

– Как мне вас отблагодарить? Что я могу сделать для вашей светлости?

– Если вы прочтете книгу и потом поделитесь со мной впечатлениями, этого будет более чем достаточно.

Закрыв дверь за помощником, я подумал, что не должен доверять ему сверх меры. То, как охотно, почти с радостью, он распускал сплетни о Сервантесе, наводило на мысли, что однажды это свойство его натуры обернется и против меня. Однако я мог использовать его, чтобы удовлетворять любопытство касательно Мигеля, не соприкасаясь при этом с грязным миром, в котором вращался мой враг.

Прошла неделя. Однажды вечером, когда я уже собирался домой, Паскуаль переступил порог моего кабинета и вернул томик де Эрреры. Я сложил руки на столе и приготовился с интересом выслушать его мысли.

– А вы быстро управились, – заметил я, стараясь побудить его к беседе.

– Я быстро читаю, ваша светлость.

Поскольку Паскуаль мялся, словно ему нечего было добавить, я прямо спросил:

– Ну, и каковы ваши впечатления?

– Книга очень убедительна, ваша светлость. И, как вы и предсказывали, пронизана восхищением перед Гарсиласо.

Я понял, что Паскуаль относится к тому типу людей, которые много читают, но не имеют достаточного образования, чтобы дать толковый отзыв о прочитанном. Когда я осведомлялся о его впечатлениях, Паскуаль явно чувствовал себя не в своей тарелке, словно боялся сказать что-то неподобающее.

Я уже хотел отпустить его, когда помощник заметил:

– У меня есть пара новостей о Мигеле де Сервантесе. Если ваша светлость…

– Да-да, – торопливо ответил я.

– Один из приближенных к Сервантесу молодых поэтов рассказал мне, что тот собирает документы для военной пенсии. Он в отчаянной нужде. Его отец тяжело болен и больше не может принимать пациентов, поэтому вся семья – за исключением младшего брата Родриго, который участвует в военной кампании, – переехала в дом сестры Мигеля, которую зовут Андреа. Говорят, ее муж уже много лет не возвращается из Нового Света.

Меня бросило в дрожь от одного имени этой искусительницы. Я не видел ее с того самого дня, когда она пыталась вовлечь меня в затею с подлогом, чтобы объявить дона Родриго мертвым. Оставалось лишь молить Господа, чтобы Он уберег меня от соблазна снова увидеться с этой змеей или окончательно растоптать ее семью.

– Другая сестра, – продолжил Паскуаль, – кажется, ее зовут Магдалена и она замужем за доном Хуаном Пересом де Альсегой, тоже переехала к ней.

– Похоже, у семейства Сервантес не лучшие времена.

– Полагаю, что так, дон Луис. Осмелюсь заметить, что Сервантес живет исключительно на подачки своих богатых поклонников-поэтов, которые видят в нем героя войны. Должно быть, вы слышали, что каждый мадридский писатель почитает своим долгом обратиться к Сервантесу за стихотворным прологом к роману.

– Да, я повсюду вижу эти бездарные сонеты, – признался я и тут же пожалел, что обнажил перед Паскуалем свое истинное отношение к Мигелю.

Помощник усмехнулся.

– Сервантес пользуется покровительством молодого поэта Луиса де Варгаса Манрике.

Известие, что Варгас Манрике, отпрыск одного из благороднейших испанских родов, якшается с Мигелем, поразило меня в самое сердце. Должно быть, Сервантес охмурил его точно так же, как много лет назад втерся в доверие ко мне. Я был уязвлен, что мое имя ничего не говорит новому поколению поэтов, в то время как Сервантес вызывает у них благоговение. Впрочем, я и не желал признания от толпы пьяных графоманов, которые собирались в самых отвратительных тавернах Мадрида.