Книга Общество мертвых пилотов - Николай Горнов

Татьяна вернулась и молча села на скрипучую супружескую кровать. Вадик оживился. Даже остывшую кашу уничтожил почти в один миг.

– Мама, а ты тоже пойдешь с нами в парк? – спросил он, облизывая ложку.

– Нет, сыночек, вы с папой вдвоем пойдете. И веди себя там хорошо. Договорились?

– Договорились, – серьезно кивнул Вадик и при этом вопросительно посмотрел на отца. Тот улыбнулся и тоже кивнул. Мол, маму мы не подведем…

В тесном автобусе Беляков мгновенно вспотел. Вадима он ухитрился пристроить на краешке заднего сиденья, а сам почти всю дорогу провисел на одной ноге. По причине выходных единственный маршрут в Городе пользовался особой популярностью, и до самого центра автобус шел забитым под завязку. В гражданской одежде Гриша и так чувствовал себя уже не слишком-то уютно, а тут она еще и помялась впридачу. Впрочем, радостное лицо сына компенсировало все неудобства. Вадик вертел головой и не сводил восторженных глаз со всех пяти аттракционов. Больше всех ему нравилась «Ромашка», которая работала почти всегда. На втором месте по популярности была «Веселая карусель» с лошадками и слониками. Она тоже не подводила отца с сыном. А часто закрытую «Комнату смеха» с волнистыми зеркалами и скрипучее «Колесо обозрения» можно было не принимать в расчет и смело переходить к стоящим чуть в сторонке качелям-лодочкам.

– Итак, сын, с чего начнем? – деловито поинтересовался Беляков. – С радостей духовных или телесных?

– С газировки, – резюмировал Вадик.

Они выпили по стакану с апельсиновым сиропом, потом еще по стакану крем-соды, закусили шипучую жидкость горячими хрустящими пирожками с яблочным повидлом и двадцатикопеечным пучком сладкой ваты.

– Курс на «Ромашку»? – уточнил Гриша.

– Угу. – удовлетворенно икнул Вадик.

Аттракцион еще издали привлекал к себе внимание позвякиванием колокольчиков, громкой музыкой, перемигиванием цветных огоньков и повизгиванием пугливых девочек. Но желающих покататься на «Ромашке» оказалось много. Беляковым пришлось взять еще по одной порции сладкой ваты, чтобы пережить длинную очередь.

– Пап, а ты настоящего слона видел? – поинтересовался вдруг Вадик.

– Видел.

– Так ты и в Африку летал?

– С чего ты взял? – удивился Гриша. – Не был я никогда в Африке…

– А мама говорила, что слоны в Африке живут.

– Ну, не только в Африке. В зоопарках слоны тоже живут. В Московском зоопарке я его и видел. Там жил очень большой слон. Звали его, кажется, Афоней. То есть, Афанасием…

– Знаешь, пап, когда я вырасту, тоже стану летчиком. Как ты.

– Молодец… – Гриша покосился на соседей по очереди. К их разговору они явно прислушивались. Грише это не понравилось. Он постарался перевести разговор на нейтральную тему и с родительским энтузиазмом стал расспрашивать сына, как тот проводит время в детском саду, есть ли у него друзья и во что они все играют. Окружающие сразу потеряли к разговору интерес. Как и Вадик, впрочем. Детсадовские будни его, похоже, раздражали. Глаза у мальчишки зажглись только один раз, когда отец невольно вывернул на тему девочек.

– Так что, ни одна тебе не нравится? – хитро прищурился Гриша.

– Одна нравилась… – Вадик смутился как-то очень по-взрослому. – Но это было зимой, а сейчас она мне уже разонравилась…

– Что так? – подзадорил Гриша.

– Она целуется со всеми пацанами в нашей группе! – возмутился Вадик. – И в соседней группе тоже…

– Да, непорядок. – Гриша покачал головой, едва сдерживая улыбку. – С такими девочками, сын, нам действительно не по пути…

Когда до окошка кассы осталось всего ничего, Белякова кто-то одернул за рукав. Он непроизвольно обернулся и увидел небритую личность в грязных брюках и рубашке с сильно надорванным воротником. Личность мотнула сальной челкой, давно не знавшей расчески и выдохнула целый букет запахов, в котором преобладали пары дешевого портвейна.

– Слышь, отойдем, а?. Мне это… сказали, чтобы это… рядом никого…

– Чего надо? – грубо поинтересовался Гриша. Он уже заранее заскучал, понимая: сейчас его будут пытаться разжалобить, дабы получить небольшую сумму медью для покупки очередной спиртосодержащей жидкости.

– Записка тебе…

– Какая еще записка? – удивился Беляков и отчего-то заволновался. – Вадька, а ну постой минутку здесь. Только никуда не уходи. Ни на шаг. Вот тебе рубль. Если что – купишь на него два билета. Я быстро.

Они отошли за карусель.

– Ну, – поторопил Беляков, стараясь не выпускать Вадика из поля зрения.

Небритая личность порылась в карманах и протянула небрежно вырванную и свернутую вчетверо страницу из школьной тетради. Беляков быстро развернул послание, пробежал глазами расплывающийся текст, отпечатанный на пишущей машинке, и совершенно ничего не понял. Пришлось вернуться в начало. Повторно он читал уже медленней…

«В любом знании содержится значительный элемент веры. Вера и знание неразрывно связаны. Если мы возьмем, например, дедуктивное доказательство, которое лежит в основе всего теоретического знания, то легко убедимся, что оно немыслимо без допущения чего-то недоказуемого и принимаемого просто на веру. Если бы все положения необходимо было доказывать, то ни одно доказательство не только не имело бы конца, но и не опиралось бы ни на что твердое. Поэтому рассуждающий логически всегда имеет в основании своего рассуждения нечто предшествующее доказательству, будь то самоочевидное положение интуиции, гипотеза или мнение авторитета. Во всех этих случаях рассуждающий производит акт веры. В случае интуиции он верит самому себе, то есть в безошибочность своего внутреннего опыта. В случае гипотезы он верит в истинность предположения и стремится оправдать эту веру самим доказательством. Наконец, опираясь в доказательстве на авторитет других, человек верит мнениям других. От этой веры, то есть от того, что именно мы принимаем за недоказуемые предпосылки рассуждения, зависит достоверность и самого познания, так же, как прочность здания зависит от прочности его фундамента. Поскольку же при формальной верности доказательства истинность выводов целиком и полностью зависит от истинности посылок, а первые посылки полного доказательства – суть основанные на вере, значит, вера не только стоит в основе знания, но и является критерием его. Без веры нет знания. Правда, и вера без знания есть не более чем фундамент без здания. Поэтому правильнее говорить не о подчинении, а о единстве веры и знания, которое, подобно единству слова внутреннего и слова произнесенного, где внутреннее слово – вера, раскрывается через слово выраженное – знание. Наконец, вера и знание – есть лишь разные человеческие проявления одной и той же универсальной силы, пронизывающей мир, – силы разумности. Причем вера, как нечто первоначальное, оказывается одновременно и более фундаментальным, и более элементарным (она лишь начало и первый шаг) проявлением разумности, так что в этом смысле знание, хотя и зависит от веры, тем не менее выше ее»…