Книга Австрийские фрукты - Анна Берсенева

Ага, теперь Таня вспомнила. Все-таки не переставала она удивляться! Уж если б к ней подселили каких-то непонятных людей, она б только перекрестилась, спровадив их. И вряд ли их появление – через сколько там, через двадцать, что ли, лет или больше даже? – доставило бы ей радость.

Когда Таня внесла в гостиную большое блюдо с пловом, стол был накрыт скатертью, и тарелки, бокалы, приборы были уже расставлены. Всегда здесь так бывало – если Веня приезжал с гостями, то стол накрывался за пять минут, все для этого было готово.

– Все как было, – обводя стол довольным взглядом, заметил Василий Драгоманов. – Эх, теть Женя! Мать, покойница, всегда вот это вспоминала. К Левертовым, говорит, и ночью люди придут, всегда их накормят-напоят. Хоть наскоро, хоть каши гречневой с жареным луком, а приготовят.

– Познакомься, Васенька, – сказала Евгения Вениаминовна. – Это наша Таня.

Что значит наша, кем она приходится Левертовым, Драгоманов не спросил. Он окинул Таню быстрым взглядом, словно оценил ее вес, широко улыбнулся и сказал:

– Будем знакомы, Тань. А это жена моя. Аделина.

Таня обернулась. Жена его Аделина стояла в дверях, держа большую прозрачную вазу. Видно, воду в нее ходила набирать. Таня еле удержалась от того, чтобы разинуть рот.

Никогда в жизни она не видала такой красоты. Аделина была совершенна, как драгоценный камень в тонкой оправе, то есть природное совершенство соединялось в ее облике с отделанностью, продуманностью формы, которая была ему придана.

Какие там пучки и локоны барокко, какая там футуристическая асимметрия!.. Человеческой рукой не сделать, чтобы волосы падали на плечи такой свободной темно-золотой волной. И никаким макияжем не придашь такого блеска глазам. Присмотревшись, Таня поняла, что глаза у Аделины Драгомановой необыкновенные. Крыжовник бывает таким, когда его зелень переходит в спелость и ягоды светятся поэтому то одним, то другим цветом.

– Вася много о вас рассказывал, – сказала Аделина. – Ни о ком я не слышала от него таких добрых слов, как о Левертовых.

Она улыбнулась, и сияние, исходящее от ее лица, сделалось сильнее. Говорила она необычно. С акцентом, что ли? Во всяком случае, с какой-то неуловимой интонацией. Такая была у Анны Герман, когда она пела про то, как светит незнакомая звезда.

«Да-а… – подумала Таня. – И как такой Вася такую жену отхватил?»

Даже ее житейского опыта было достаточно, чтобы понять разницу между супругами Драгомановыми. Впрочем, она такие вещи всегда улавливала сразу. Заметила ведь подобную же разницу между Ваней Гербольдом и его молодой женой, хотя там разница была гораздо менее очевидна.

– Садитесь за стол, – сказала Евгения Вениаминовна.

– А Венька где? – спросил Василий. И пояснил, глядя на жену: – Мы с ним в детстве то и дело дрались. Силами мерились. А сейчас за счастье вспоминаю.

– Через полчаса будет, я думаю, – сказала Евгения Вениаминовна.

– Тогда, может быть, дождемся его? – предложила Аделина.

– А плов? – возразила та. – У Вени такая работа, что могут в дверях неизвестно на сколько еще задержать, а плов надо есть горячим.

Но никто его не задержал. Когда первая порция плова была съедена и выпита первая рюмка коньяка за встречу, от дверей раздалось:

– Вот это да! Василий Палыч, ты ли?

– Я, Вениамин Александрыч!

Василий поднялся из-за стола и пошел навстречу соседу и другу своего детства. Они обнялись. Таня тем временем взяла со стола узбекское блюдо и пошла в кухню, чтобы подложить горячего плова. Она видела, что Веня хоть и рад приезду Драгоманова, но сильно усталый – лицо осунулось, глаза щурятся от недосыпа. Удивляться нечему: неделю он был в командировке в Сибири, вернулся рано утром после ночного перелета и сразу поехал на работу, только душ принял, и не прилег даже.

Когда Таня с блюдом плова в одной руке и с тарелкой нарезанных помидоров в другой вернулась в комнату, все уже сидели за столом и по второму кругу выпивали за встречу.

Стол был большой, четыре человека размещались за ним свободно. Поставив на него блюдо и тарелку, Таня пошла к своему месту рядом с Василием и Евгенией Вениаминовной, наискосок от Вени и Аделины…

Этого невозможно было не почувствовать. Даже просто не увидеть. Да, это было именно видно, видно воочию. Они сидели поодаль друг от друга, но сияние озаряло теперь их обоих. Как такое получилось, почему, было непонятно. Но от непонятности, от необъяснимости это не становилось менее очевидным.

– Потолка своего достиг на Сахалине, – рассказывал Василий. – Рыболовецкий бизнес освоил в полном объеме. А по-человечески себя не исчерпал еще. Хочется пошире взять.

– То есть в Москву ты перебираешься насовсем? – спросила Евгения Вениаминовна.

– Это как дела пойдут! – хохотнул Василий. – Может, и дальше двинусь. В Европу, в Америку, не исключаю. Но пока да, Москву буду брать.

Его жена молчала, Веня тоже. Они не смотрели друг на друга, но Тане вдруг показалось, что они – один человек. Это было так странно, так как-то… страшно, что она поежилась.

– А с жильем у тебя что? – спросила Евгения Вениаминовна. – Пока определишься, можете у нас жить сколько понадобится, ты же знаешь.

– Спасибо, теть Женя, – кивнул тот и опрокинул в рот очередную порцию коньяка. – Сегодня переночуем. Расслабился я, неохота в отель возвращаться. А завтра дом здесь хочу снять, в поселке. Детство тут прошло, сами понимаете, воспоминания, то-се. Раз в Москву возвращаюсь, так уж сюда. Я б и сразу дом тут купил, если есть на продажу.

– Снять можно, на Верещагина, по-моему, сдается дом. А с покупкой много сложностей, – покачала головой Евгения Вениаминовна. – Самоуправление наше очень в этом смысле придирчиво. Не каждому дают разрешение.

– И правильно, – кивнул Драгоманов. – Нечего тут не пойми кому. Ну, сниму пока, значит. А там, глядишь, и лояльность свою докажу. Венька поможет, – подмигнул он. – Ты ж теперь большая шишка, Вень. Мы у себя тоже наслышаны.

– Для нашего самоуправления это значения не имеет, – улыбнулась Евгения Вениаминовна. – Попросись сюда хоть сам президент, отнесутся скептически.

– Правильно, правильно, – снова кивнул Василий. – Ну, давайте за успех.

Он подмигнул Тане и выпил. Веня молча смотрел на Аделину. Таня взяла бокал и поняла, что у нее дрожат руки.

Пили, вспоминали детство, рассказывали, как жили все годы, что не встречались… Родители Василия давно умерли, Евгения Вениаминовна и Веня виделись с ним последний раз на их похоронах, а сам он приезжал на похороны уже с Сахалина, куда перебрался сразу после техникума.

– И правильно, скажу тебе, Венька, я сделал, что уехал тогда, – говорил он. – Хорошо там развернулся. С японцами у меня дела, вообще, стою крепко. Да и судьбу, видишь, тоже там нашел.

Он кивнул в сторону жены. Та уже ушла из-за стола и, устроившись за ломберным столиком в углу, разглядывала левертовский семейный альбом. Веня сидел теперь к ней спиной. Иногда она поднимала взгляд от фотографий и смотрела на него. В эти мгновения он замирал и будто спрашивал, не оборачиваясь: «Что?» А она молчала, улыбаясь краем губ, и глаза ее становились из золотых зелеными.