Книга Маг в законе. Том 2 - Генри Лайон Олди

Показал!

Забегали муравьи, засуетились, пенек еловый окружили; а один, чуть побольше, на пенек вскарабкался и сверху на других усиками шевелит. Глядь: и не муравьи это вовсе, а студенты на лекцию собрались, и я вместе с ними! И не пень уже передо мной — кафедра, а за кафедрой доцент Павлович бородку свою «клинышком» поглаживает, пенсне поправляет и заявляет, прокашлявшись:

— Сегодня мы с вами, барышни и господа, студенты и студентки, приступаем к изучению курса общей зоопатологии, одного из основных курсов ветеринарии. Итак, запишите тему вводной лекции…

Сидят студенты со студентками, барышни с господами; пишут, скрипят перьями — и я вместе со всеми. А преподаватели за кафедрой чехарду учинили: вот уже доцент Ганнот фармакологию нам читает, а вот и сам профессор Полюта курс общей физиологии открывает… Замелькали лица, годы, книги, конспекты, бессонные ночи перед экзаменами; коротко вспыхивает радость: сдала! на «отлично»! что сдала? кому? не важно; дальше, дальше… вот лаборатория, вот я в микроскоп выпятилась, в журнале лабораторном пометки делаю; а вот статья в "Вестнике ветеринарии": дескать, новый препарат, разработанный совместно доцентом Ганнотом Вольдемаром Фридриховичем и врачом-исследователем 1-го разряда Сохатиной Александрой Филатовной, вдвое эффективнее излечивает… какую он там хворь излечивает — не разобрать… я только подивиться успеваю: как, уже — врач-исследователь 1-го разряда?!

А жизнь муравьиная мельтешит заполошно; вот я сама за кафедрой стою, и студенты меня слушают, скрипят перьями, а я им какую-то «паразитологию» читаю (новая наука? отродясь не слыхала!)… Потом книжные полки возникли, а на них — книги, толстые, в коричневом сафьяне, а на корешках, золотым тиснением: "Основы зоопсихологии"; "Фармакология в ветеринарии: общий курс"; «Зоогигиена»… И везде, тоже золотом, но помельче: проф. Сохатина А. Ф.!

Это я, что ли, профессор Сохатина?!!

А я-маленькая на кафедре тем временем студентам снова разные премудрости втолковываю, а сама про себя отмечаю: из этого, вихрастого, явно толк будет, в науку ему прямая дорога, а вон тот обормот…

Смотрю на себя-маленькую — узнаю? не узнаю?! Волосы-то у меня уже не рыжие — седые совсем, и очки на носу, щурюсь близоруко… Неужели я ТАКОЙ буду?!!

Буду, наверное, куда денешься? Одна радость — нескоро еще.

Поплыло все — где муравьи? где муравьишки? я где?! — мелькнуло в последний раз…

И сгинуло наваждение.

— Вот так: учат, — грустно улыбается Дух Закона. — Вот так: учатся…

* * *

А лицо-то у него нервным тиком прихватило, как в синематографе, когда пленка вперекос пойдет; нет, иначе — будто отражение в пруду, когда по воде рябь. Друцев прищур вдруг проступит! Рашель примерещится! за ней — другие, которые у нас за спиной ошивались, по ночам спать не давали, а теперь стоят вокруг, паутиной спеленутые; или вдруг — Феденьку своего увижу! Федя, ты?! не ты?! а дальше — и вовсе ужас: сама на себя в зеркало смотрю, только зеркало кривое да мутное! Изгаляешься, хозяин приветливый?! И вдруг понимаю: не изгаляется! Мы теперь — в Законе. А он, Дух Закона — в нас. Нет паутины, нет мух, пауков, нитей… мы есть.

Друг в дружке заплелись.

Стала муха пауком, пауком, стучит муха кулаком, кулаком: нынче всяку красоту в тесны сети заплету!..

* * *

— …талант здесь нужен, дети. Особенный талант: быть учеником, быть учителем. А вы листом бумаги под печатный пресс легли! кричите теперь — наше, дескать! до последней буковки! сами придумали! Пластинки вы патефонные… а пыжитесь — певцы! тенора оперные…

Умолк он.

Отвернулся.

А я чувствую — ждет. Ох, он дождется!

— Ну, хорошо. Пусть так. Пусть пришли мы бесталанными, без гроша за душой; пусть — чужое. Ладно. Считай, поверили!

Это Федор. Только он говорит, а я-то знаю: не поверил муженек. Умом понял (так и я поняла, тоже ведь не круглая дура!), а сердцем — не принял.

— …поверили! проверили! что дальше? Мы ведь уже в Закон вышли… или выйдем только?!

— Вышли, — кивает Дух. — К сожалению, вышли.

— И сила мажья у нас немалая, пусть чужая, пусть оттиск, за которым нас не видно — зато поболе, чем у других! Сам же говорил!

— Говорил. И повторить могу. До дальних сундуков вы случайно дотянулись, приоткрыли, а там — сокровища! не вами оставленные, не вами собранные… Зато вами по карманам растащенные!

— Тебе б в прокуроры… или в обер-старцы. Значит, выйдем мы отсюда магами в Законе, в полной силе, похлеще иного Туза, ежели не врешь… Чем плохо? И что ты нам взамен предлагаешь?

— Чем плохо, спрашиваешь? Что взамен? Тем плохо, что нет вас самих во всех ваших умениях немеряных, из сундуков чужих краденых! Не ваше это. И сами вы — не вы уже. Я в вас есть, другие есть, что до вас Договор заключали, а вас самих — с гулькин нос осталось! Скоро вовсе сгинете… Я вам предлагаю: паутину порвать! Собой стать, неужели не ясно?!

— То есть… отказаться? От умения, от учителей? И все — по-новой? Едва ли не четыре года жизни — коту под хвост?!

Это уже я не выдержала.

Да за кого он нас держит?!!

— Не учителя они вам! не учителя!!! — орет в ответ Дух, на писклявый визг сорвался.

— Шиш тебе: не учителя! Пусть по Договору учили, пусть не как профессор в институте — учителя они наши! козыри! крестные! Вместе в огне Договорном горели! они нас от бандюг на заимке собой закрыли! — не в счет, да?! В лесу зимнем кто с нами мерз? в Балаклаве «клетчатых» с трупарем кто держал?! от кодлы крымской кто нас, сопливых, уводил?! опять не в счет?! Кем мы сами после этого будем, ежели Договор порвем?! Каины, иуды продажные, неблагодарные?! — вот мы кто!

— Дураки вы тупоголовые, а не каины! — брызжет слюной Дух. — ИХ предать боитесь — а СЕБЯ давным-давно предали! Им-то что? Все равно Договор ваш заканчивается! других себе крестников найдут! А у вас — жизнь впереди! жизнь! Неужели не хотите, чтоб ваша это жизнь была?! ваша, настоящая, не чужая?!!

— Настоящая, говоришь? — шиплю я змеей подколодной, и чую: сейчас сорвусь! — Вот она, твоя жизнь! настоящая! смотри!

И муравьи, что от пня разбегаться было начали, по делам своим муравьиным, разом обратно повернули.

* * *

Смотри: аудитория институтская! кафедра! доцент Павлович пенсне поправляет, лекцию начать собирается. А теперь, поехали! смотри, Дух Закона, смотри, и не говори потом, что не видел!

Меняются доценты с профессорами за кафедрой, скрипят перья, шуршат страницы, сидят студенты в лаборатории — год, другой, третий… Вот и выпускные экзамены подошли, вот уж позади остались, вот у меня-маленькой в руках диплом новенький, краской типографской пахнет, печать да подпись ректора просохнуть не успели…

И вот я в лаборатории. Не студентка — ветеринарный врач-исследователь. Правда, не 1-го — 2-го разряда; ну да ладно, разряд — дело наживное… год — наживное… другой — наживное… третий… пятый… анализы, записи в журнале, статьи скучные, до зеленых чертиков опротивевшие, потому что — было уже это! было! все было, еще до меня, ничего нового! ни-че-го! тупо смотрю на очередной срез ткани под микроскопом, смотрю, смотрю, вот уже и глаза слезиться начали, вот уже и очки на глазах появились, и морщины первые лицо прорезали, ссутулилась спина… А новый профессор Попов, молодой выскочка (или это я совсем злая стала? рыба-акулька?!), вычитывает мне перед всей кафедрой, а я уставилась на него виновато, снизу вверх, слушаю, а перед глазами все плывет — из-за слез? из-за очков этих старых? давно менять их надо, да руки не доходят — то времени нет, то денег, то еще чего…