Книга История леса. Взгляд из Германии - Хансйорг Кюстер

Аграрные и лесные земли получили теперь различный юридический статус. Многие побочные формы лесопользования, необходимые с точки зрения сельского населения, как, например откорм свиней в дубовых и буковых лесах, сбор и использование опада теперь стали отмирать, землевладельцы при помощи своих лесных служб пресекали их более эффективно. Опушка леса стала гораздо более ярко выраженной, чем в предыдущие эпохи. Ранее в пастбищном ландшафте животные подходили к деревьям со всех сторон и выедали все проростки. Теперь же деревья и кустарники получили возможность активно расти. И хотя человек не допускал, чтобы они выходили за пределы леса, получившего четкий юридический статус, но сама опушка с ее цветущими кустарниками и дикими плодовыми деревьями теперь стала гуще, ее ценили и охраняли.

Прекращение выпаса скота под присмотром пастуха было связано с еще одним значительным изменением. Наблюдалось общее стремление отказаться от земель в общественной собственности. Пастбищные леса были альмендой. Теперь же альменды стали делить на участки, а на поделенных площадях возникали огороженные многопольные пастбища (коппели), густые леса, пашни. Освобождались площади для населенных пунктов.

Многие леса вплоть до XVIII века также использовали сообща, прежде всего леса марок. В согласии с учением либерализма, провозглашенном в XVIII столетии Адамом Смитом и другими авторами, общественную собственность следовало переводить в частную. Деление лесов производилось землемерами, а не лесничими, и отдельные парцеллы леса передавались крестьянам в качестве лесов для частного пользования. В последующем многие из таких участков не использовали как лесные, а перепахивали и превращали в поля, ведь крестьяне по-прежнему боялись голода и хотели иметь больше пахотных площадей. Кроме того, на землях бывших марок устраивали коппели и луга.

Реже делили общественные леса в тех регионах, где действовали нормы лесного права, заимствованные из Франции (Баден, Рейнпфальц, Восточная Франкония). Там и сегодня можно увидеть старые среднествольные леса, развитие которых активно поддерживалось во Франции в XVII и XVIII веках. Они и в настоящее время используются в принципе так же, как и столетиями ранее, то есть отдельным членам марки по жребию каждый год выделяется своя парцелла леса. Надо сказать, что сегодня эти леса более густые, чем 200 лет назад, потому что потребность в лесе уже давно не так высока, как тогда.

В общем и целом в XVIII веке сложились более благоприятные условия для развития лесов, хотя площади их не увеличились. Но во многих местах сажали деревья, а такое вредное для леса явление, как выпас скота, было ликвидировано.

Много читали в XVIII веке «Германию» Тацита. И если авторы трудов по лесоводству вслед за горным мастером фон Карловичем ссылались на Тацита в связи с необходимостью лесопосадок, то более значительная часть ученого мира интересовалась совсем иными темами. Монтескье[102] вычитал из «Германии», что в римскую эпоху в лесах Центральной Европы жили вольные люди, способные успешно противостоять римлянам. Свободолюбие Монтескье оказало сильное духовное воздействие на французскую революцию 1789 года, а на его мысли о лесах Германии особенного внимания, конечно, никто не обратил. Зато в самой Германии они были восприняты с замечательным воодушевлением. Немцы обнаружили в лесах источник собственной идентичности. Для них это стало началом новой эпохи. Теперь они собирали все факты о людях, живущих в лесах, изучали персонажей сказок и сказаний, впоследствии систематизированных и записанных братьями Гримм[103]. Братья Гримм, кроме того, издавали журнал с выразительным названием «Старонемецкие леса», в котором печатали все найденные сведения о ранней истории германцев. Такие персонажи, как Германн Херуск (Арминий)[104] и разбойники[105] (ведь и они были обитателями леса), становятся главными героями поэтических произведений.

В 1767 году Фридрих Готлиб Клопшток (1724–1803) пишет оду «Холм и роща. Песни певца, поэта и барда» [Klopstock, 1966]. Произведение начинается со встречи средиземноморского античного певца и современного поэта. Певец хочет завоевать сердце поэта своей лирой. Тот признает высоту античной поэзии, однако оплакивает прошедшее собственного Отечества, своих предков. Он призывает к себе Герминона, то есть – по Тациту – потомка племени, жившего когда-то в самом сердце древней Германии, «который бродил когда-то под тысячелетними дубами, под стареющими потомками которых брожу теперь и я [поэт]». На его зов является Герминон, «бард Отечества», «листва дуба оттеняет его сияющее чело», он вопрошает певца: «Что покажешь ты далекому потомку моего внука? / Все тот же гордый лавр в конце пути твоего, / о грек? И понапрасну ли ему из высокой рощи / будет кивать вершиной дуб?» Поэт обращает взоры к «роще Тевтонов», отворачиваясь от лиры, которой греческий певец воспевает лавровое дерево. Бард же, напротив, «обращает свою лиру к молодому дубу», «ее струны овевает ветром» и они сами собой начинают петь «Отечество».

Ода Клопштока потрясла умы и души современников. В 1772 году несколько молодых поэтов, студентов из Гёттингена, среди них графы Штольберг, Бойе, Фосс и Хёльти, собрались в Веендской дубраве под Гёттингеном и основали Гёттингенский кружок поэтов, или «Союз дубравы»[106]. Веендская дубрава представляла собой старое лесопастбище, или пастбищный лес, с тенистыми развесистыми дубами. Дубы стояли поодиночке, их массивные кроны широко росли во все стороны. Возраст они имели весьма и весьма почтенный, но все же были не столь древними, чтобы под их ветвями могли когда-то бродить германские барды. Для поэтов Гёттингенского кружка творчество Клопштока было образцом для подражания, а процитированная выше ода глубоко проникла, говоря словами той эпохи, в потрясенные сердца мечтательных юношей. Их идеалами стали свобода и отечество, и в последующие эпохи и то, и другое постоянно ассоциировалось с дубами, «немецкими дубами», как начали говорить вскоре. Иоганн Фридрих Абегг упоминал это уже при описании своего посещения Вёрлица в 1797 году.