Книга Я подарю тебе солнце - Дженди Нельсон

– У Дэвида Боуи разноцветные! – бабушка возмущенно вскидывает руки. Она его прямо обожает. – И если ему мать тебя напророчила, это счастливый знак. – Лицо у нее смягчается. – К тому же, милочка, он сказал, что у него от тебя мурашки по коже.

– Да у меня такое чувство, что у него и от своей подружки мурашки по коже.

– Как вообще можно судить парня, пока не сходишь с ним на пикник? – Бабушка разводит руками, словно готовится обнять весь мир. – Собери корзинку, выбери место и вперед. Все очень просто.

– Это так старомодно, – отвечаю я. Заметив на стопке писем блокнот Гильермо, хватаю и быстренько листаю в поисках писем к Дражайшей, но их нет.

– Какой человек, у которого в груди бьется сердце, так отзывается о пикниках? – восклицает она. – Джуд, если ты хочешь, чтобы в жизни творились чудеса, надо уметь их видеть. – Раньше бабушка это часто повторяла. Это самое первое, что она занесла в библию. Но я не из тех, кто видит чудеса. А последняя ее запись такая: Разбитое сердце – это открытое сердце. Я каким-то образом знаю, что написала она это для меня, чтобы мне было полегче после ее смерти, но это не помогло.

Подбрось пригоршню риса, и сколько зерен упадет тебе обратно в руку, столько людей тебе суждено полюбить в жизни.

(Пока бабушка учила меня шить, она вешала табличку «закрыто». Я сидела за столом в закутке магазина у нее на коленях и дышала цветочным ароматом ее духов, а она объясняла мне, как разрезать ткань, драпировать, делать стежки. «У каждого есть свой один-единственный, для меня это ты», – говорила она. «Почему именно я?» – всегда спрашивала я, а она тыкала мне локтем под ребра и говорила какую-нибудь глупость вроде: «Потому что у тебя очень длинные пальцы на ногах, разумеется».)

У меня в горле растет комок. Я подхожу к ангелу и, нашептав ей свое второе желание, – ведь их полагается три, да? – возвращаюсь к бабушке, стоящей перед картиной. То есть это не бабушка. А ее призрак. Есть разница. Этот призрак знает о бабушкиной жизни лишь то, что знаю я. Вопросы о дедушке Свитвайне – который ушел от нее, когда она ждала папу, и так и не вернулся – остаются без ответа, как и при жизни. Столько вопросов остается без ответов! Мама говорила, что, когда любуешься искусством, ты наполовину смотришь, наполовину мечтаешь. Так же, наверное, и с привидениями.

– А поцелуй офигенный, – комментирует она.

– Согласна.

Мы обе вздыхаем о своем. Мои мысли, к моему величайшему недовольству, уже не пропустила бы цензура, потому что они об Оскаре. Я совершенно не хочу о нем думать, но думаю…

– Каково это, когда тебя вот так целуют? – спрашиваю я у нее. И хотя я довольно много целовалась с мальчиками, ни один из поцелуев не был похож на то, что изображено на этой картине.

Но она ответить не успевает.

– Я бы с удовольствием тебе продемонстрировал, – слышу я. – В смысле, если бы ты нарушила бойкот. В любом случае попробовать стоит. Даже если ты совсем сдвинутая. – Я убираю руку ото рта, – и когда она только туда подобралась в качестве замены? – чуть-чуть поворачиваю голову и вижу, что Оскар выпрыгнул из моих фантазий и стоит во плоти на площадке лофта. На этот раз он опирается на перила (все такой же пленительный и длинноногий), наводя на меня объектив. – Я решил, что лучше встрять, пока ты со своей рукой слишком далеко не зашла.

Нет.

Я начинаю ерзать на месте, и внезапно начинает казаться, что кожа стала мне сильно мала.

– Я не знала, что тут кто-то есть!

– Это очевидно! – Он старается не рассмеяться. – Ох, как очевидно.

О нет. Я, наверное, была совсем похожа на чокнутую, когда разговаривала с пустотой. Лицо заливает жар. И сколько он слышал? Нашего, так сказать, диалога. Ой-ой-ой. И сколько я целовалась с рукой? Он догадался, что я думаю о нем? Что целую его? Оскар продолжает:

– А мне страшно повезло. Этот объектив хорошо приближает.

И ничего не упускает. Вот, блин, апельсины, а, кто бы мог подумать? Мог бы столько сэкономить на одеколонах, ужинах при свечах и так далее, и тому подобное.

Понял.

– Ты вообразил, что я о тебе думала? – говорю я.

– Так и было.

В ответ на эту чушь я закатываю глаза.

Оскар кладет обе руки на перила.

– Блин, Бедж, а с кем ты разговаривала?

– Э-э… – Я не знаю, что ответить. Непонятно почему, как и во вчерашнем разговоре с Гильермо, я решаю, что лучше – правду. – Да бабушка ненадолго залетела.

Оскар так странно кашляет, как будто подавился.

Что у него при этом творится на лице, я представления не имею, потому что не осмеливаюсь на него смотреть.

– Двадцать два процента мирового населения видят привидений, – говорю я ему, обращаясь через стену. – Ничего странного тут нет. Примерно четверть. И я не то чтобы прямо в контакте с призраками. Как таковых я их не вижу. Только бабушку и мать, хотя мама со мной не разговаривает, она лишь бьет все. Но на днях прочла мне стихотворение, – выдыхаю я. Щеки горят. Кажется, я перебрала.

– Какое стихотворение? – Я не такой реакции ждала.

– Да просто, – говорю я. Почему-то эти подробности кажутся мне слишком личными даже после признания, что я общаюсь с умершими родственниками.

Повисает молчание, и я внимательно прислушиваюсь, не запищит ли его телефон, сигнализируя о том, что Оскар вызывает 911.

– Бедж, мне очень жаль, что ты их обеих потеряла… – Его голос звучит искренне и серьезно. Я поднимаю взгляд, ожидая, что он смотрит на меня, как на бедную девочку-сиротку, но его лицо выражает нечто другое.

Наверное, его мама все же тоже умерла. Я отворачиваюсь.

Хорошо то, что он, похоже, забыл, что я целовалась с рукой. Плохо то, что я теперь вспоминаю, что он мог услышать. Даже любовное письмо не сказало бы ему так много. Мне ничего не остается, как закрыть лицо руками. В любой трудной ситуации веди себя, как страус.

– Оскар, а ты давно слушаешь?

– Не переживай, я почти ничего не разобрал. Я вообще спал, а потом твой голос проник в мой сон.

Он не врет? Или просто жалеет меня? Хотя я действительно негромко разговариваю. Я раздвигаю пальцы. Как раз вовремя, чтобы узреть, как он ленивой походочкой спускается вниз. Почему он так медленно ходит? Нет, правда? На него просто невозможно не смотреть, не следить за каждым движением, не ждать, когда он приблизится…

Он подкрадывается ко мне и становится так близко, словно тень.

Я вообще-то не уверена, что вопрос с Оскаром закрыт окончательно. Такой аспект, как близость, я не просчитала. И он же вроде только что сказал, что с радостью поцелует меня так, как на картине? Я припоминаю его слова: «В любом случае попробовать стоит».

– А что ты загадала? – спрашивает Оскар. – Я видел, что ты и с ангелом общалась, не только с бабушкой. – Голос у него тихий, шелковистый и задушевный, и я себе уже не доверяю, на вопрос лучше не отвечать.