Книга Сказочный корабль - Филипп Фармер

Ожидавшихся ранее попыток убийства приближенных к Сэму людей не было. Тщательная охрана и ночные вахты продолжались. «Но судя по всему, — думал Клеменс, — Джон решил отложить на некоторое время осуществление своих замыслов. Он, вероятно, понял, что для достижения задуманного лучше всего подождать до тех пор, пока судно не будет почти построено».

Однажды Джо Миллер сказал:

— Шэм, не кажетшя ли тебе, что, вожможно, ты ошибаешьшя отношительно короля Джона? Может быть, он намерен шмиритьшя ш тем, что будет вторым человеком на твоем Судне?

— Джо, саблезубый тигр поделился бы с тобой своей добычей?

— Что?

— Джон развращен до самой сердцевины. Все короли средневековой Англии, если говорить об их морали, не были особенно щепетильны. Единственным их отличием от Джека-потрошителя было то, что они орудовали открыто, с санкции церкви и государства. Но Джон был настолько безнравственным монархом, что возникла даже традиция не давать английским королям имени Джон. И даже церковь, которая весьма снисходительно относилась к порокам высших слоев, не смогла вынести Джона. Папа Римский наложил отлучение на весь народ и заставил Джона корчиться и ползать у своих ног, как нашкодившего побитого плеткой щенка. Но я предполагаю, что даже тогда, когда он целовал ноги папы, ему удавалось высосать немного крови из его большого пальца. И папе Римскому нужно было обязательно проверить свои карманы после того, как он обнимал Джона.

Мне хотелось сказать вот что: Джон не смог бы измениться в лучшую сторону, даже если бы он сам этого хотел. Он всегда будет хорьком в облике человека, гиеной, шакалом, скунсом.

Джо, попыхивая сигарой, гораздо более длинной, чем его нос, произнес:

— Не жнаю. Люди могут ижменятьшя. Пошмотри, что делает Церковь Второго Шанша. Пошмотри на Геринга. Пошмотри на шебя. Ты говорил мне, что в твое время женщины ношили одежды, которые покрывали их от шеи до пят, и тебя вожбуждало, ешли ты видел крашивые коленки, не говоря уже о бедрах! Теперь же тебя не шлишком тревожит, ешли ты видишь…

— Знаю! Знаю! — отмахнулся Клеменс. — Прежние отношения и то, что психологи называют условными рефлексами, можно изменить. Вот почему я говорю, что каждый, кто все еще носит в себе расовые и сексуальные предубеждения, которые были у него на Земле, не использует в корыстных целях блага, предоставляемые Рекой. Человек может изменяться, однако…

— Может? — перебил его Джо. — Но ты вшегда говорил мне, что вше в жижни, даже то, как человек дейштвует и думает, предопределено тем, что проишходило жадолго до его рождения. Что это? Да, это детермиништшкая филошофия, вот что это. Но ешли ты убежден в том, что жижнь жапрограммирована, что люди — машины, то как же ты можешь поверить в то, что люди шпошобны ижменять шебя?

— Что ж, — растягивая слова, заговорил Сэм, сердито глядя из-под нависших бровей; его голубоватые глаза ярко горели над орлиным носом. — Что ж, даже мои теории механически предопределены, и если это противоречит друг другу, тут уж ничего не поделаешь.

— Тогда, ради Бога, — удивился Джо, воздевая свои огромные руки, — жачем же говорить об этом? А тем более что-то делать? Почему ты не брошаешь вше, чтобы вше шло так, как предопределено?

— Потому что я ничего не могу с собой поделать! — сказал Сэм. — Потому что как только первый атом в этой Вселенной столкнулся со вторым атомом, вот тогда и была установлена моя судьба, мой образ мышления и поступки.

— Тогда ты, жначит, не отвечаешь жа то, что делаешь, так?

— Да, так, — сказал Сэм. Он чувствовал себя очень неуютно.

— Тогда Джон ничего не может ш шобой поделать, раж ему шуждено быть убийцей, предателем, вшеми прежираемой швиньей?

— Нет! Но я ничего не могу с собой поделать, презирая его за его скотское поведение.

— И предположим, что кто-нибудь умнее меня появитшя и докажет тебе пошредштвом штрогих неопровержимых рашшуждений, что ты неправ в швоей филошофии, на это ты тоже шкажешь, что ему тоже предопределено думать, что ты неправ? Именно потому, что он тоже предопределен, механичешки думая так, как он думает.

— Я прав, и я знаю это! — начал выходить из себя Сэм. Он выпустил клубы табачного дыма. — Этот гипотетический человек не смог бы убедить меня, поскольку его ход рассуждений не исходит от свободной воли, которая, подобно тигру-вегетарианцу, просто не может существовать.

— Но и твой шобштвенный ход рашшуждений не проиштекает иж швободной воли.

— Правильно! Мы все чокнутые. Мы верим в то, во что нужно верить.

— Ты шмеешьшя над теми людьми, у которых ешть, как ты наживаешь, непроходимое невежештво, Шэм. Но ты шам полон его, полон им до краев.

— Боже, избавь нас от обезьян, которые возомнили себя философами.

— Шмотри! Ты опушкаешьшя до ошкорблений, когда не жнаешь, что ответить. Прижнайшя в этом, друг Шэм! В тебе нет никакой логики, на которую ты мог бы оперетьшя!

— Ты просто не в состоянии уяснить себе, что я имею в виду, по той причине, что ты такой, какой есть, — отпарировал Сэм.

— Тебе нужно побольше бешедовать ш Ширано де Бержераком, Шэм. Он такой же циник, как и ты, хотя он не жаходит так далеко, как ты шо швоим детерминижмом.

— А я-то думал, что вы неспособны разговаривать друг с другом. Разве вы не раздражаете друг друга, вы ведь так похожи! Как вы можете стоять нос к носу и не хохотать при этом? Вы как два муравьеда…

— Опять ошкорбления, Шэм! Какая тебе от них польжа?

— Очень большая! — сказал Сэм.

Джо, не пожелав другу спокойной ночи, ушел. Клеменс не окликнул его.

Сэм был уязвлен до предела. На вид гигант казался очень тупым благодаря его очень низкому лбу, глубоко спрятанным глазам, коническому длинному носу, гориллоподобному телосложению и страшной волосатости. Однако за этими маленькими голубенькими глазками и невыразительной речью несомненно скрывался разум.

Что беспокоило Сэма больше всего, так это вывод Джо о том, что все его детерминистские убеждения были придуманы для оправдания собственной вины. Вины за что? Вины почти за все то, что случилось с теми, кого он любил.

Но ведь все это было философским лабиринтом, в конце которого — трясина. Неужели он был убежден в механистическом детерминизме только потому, что не хотел чувствовать себя виновным? Или он ощущал свою вину даже в тех случаях, когда не следовало, потому что механистическая Вселенная предопределила, что он должен чувствовать себя виноватым?

Джо был прав. Не было никакого смысла размышлять об этом. Но если образ мышления каждого человека был предопределен столкновением первых двух атомов, тогда как же ему не размышлять об этом, если он был Сэмюелем Легхорном Клеменсом или, иначе, Марком Твеном?

Он засиделся в этот вечер позже, чем обычно, и при этом не принимался ни за какую работу. Он выпил не меньше одной пятой запаса винного спирта, смешанного с фруктовыми соками.