Книга На льду - Камилла Гребе

Я киваю и рассказываю о найденных спичках, о царапинах на веках и о теории Ханне, что убийца хотел заставить жертву смотреть, как он уходит, а не наоборот.

– Любопытно, – говорит Санчес, и вроде искренне. По крайней мере без обычной иронии в голосе.

– Я же говорил, что эта ведьма хороша, – бормочет Манфред.

– Если я правильно все поняла, его мотив – месть? – спрашивает Санчес.

– Судя по всему, да, – отвечаю я. – Но лучше пусть Ханне сама все объяснит.

– А когда она появится? – интересуется Санчес. Я пожимаю плечами.

– Понятия не имею.

– Ну ладно, – говорит Бергдаль. Ему за пятьдесят, и он явно стесняется своей лысины и вечно носит кепку или шапку, даже в помещении. Сегодня на нем черная вязаная шапка на размер больше. – Я хотел рассказать об информации, которая поступила к нам после того, как портрет жертвы опубликовали в газетах и показали по телевизору. Кстати, ни одна газета и ни один телеканал не обошли эту новость стороной. Поступило около ста звонков, из которых восемьдесят не представляли интереса. Оставшиеся восемнадцать мы поделили на две группы: более и менее вероятные, – учитывая сходство жертвы с названной женщиной. Над ними мы и будем работать сегодня.

В коридоре раздаются шаги. Входит Ханне, снимает куртку и садится на стул рядом с Санчес, не встречаясь со мной взглядом. Но я не могу отвести от нее глаз. Я пожираю глазами ее тонкие черты лица, влажные волосы, рассыпавшиеся по плечам, даже мешковатую кофту. Сердце сжимается от прилива нежности.

– И сколько вероятных кандидаток? – спрашивает Санчес.

– Три, – отвечает Бергдаль и прикрепляет три фото на доску. – Вильгельмина Андрен, двадцать два года из Стокгольма. Находится на принудительном психиатрическом лечении в отделении «140» – для шизофреников – в больнице Дандеруда. Была отпущена на выходные домой и не вернулась. По словам родственников, приступов агрессии с ней не случалось. Болезнь проявляется по-разному. Она верит, например, что может общаться с птицами. Уже исчезала раньше. Обычно ее находили в парке, где она общалась со своими пернатыми друзьями.

– Птицами? – удивляется Манфред.

– Именно так. Но ее рост ниже, чем у жертвы, хотя мы пока не отвергаем этот вариант. Следующая вероятная жертва – двадцатисемилетняя воспитательница детского сада Ангелика Веннерлинд из Броммы. Она собиралась поехать со своей пятилетней дочерью в отпуск в день убийства в доме Орре и бесследно пропала. Родители сказали, что она сняла домик, но они не знают где. Возможно, там просто нет мобильного покрытия, но эта женщина очень похожа на жертву. К сожалению, труп не в том состоянии, чтобы родители могли его опознать, но мы ждем снимок от дантиста.

– А третья? – спрашивает Санчес.

Бергдаль поправляет смешную шапку и показывает на третью картину.

– Эмма Буман, двадцать пять лет. До последнего времени работала продавщицей в одном из магазинов «Клотс и Мор», то есть там же, где был директором Йеспер Орре. Но это ничего не значит, поскольку там работают тысячи людей. Живет одна в квартире на Вэртавэген в центре Стокгольма. Родители мертвы. Тетя объявила о ее исчезновении три дня назад и связалась с нами, увидев потрет в газетах. Утверждает, что уже неделю не может связаться с племянницей и что она похожа на фотографию, за некоторыми различиями. По ее словам, у Эммы волосы длиннее, но она могла постричься, так что эту версию мы прорабатываем. Мы заказали зубные снимки всех троих, а затем судебный врач-ортодонт скажет свое заключение.

– Эмма, – произносит Манфред.

– Как в том письме, – говорю я, показывая на листок, пришпиленный вместе с другими материалами к доске.

– Что? – недоумевает Бергдаль.

– Мы нашли письмо дома у Орре. Подписанное Эммой. Судя по всему, у автора письма был роман с Орре, и она забеременела.

Бергдаль кивает.

– Недавнее?

– Этого мы не знаем. Мы нашли только письмо без конверта в кармане его джинсов.

– Можем сравнить почерк с почерком Эммы Буман? – спрашивает Манфред.

– Конечно, – отвечаю я, – но думаю, ортодонт успеет с заключением раньше.

Санчес смотрит в бумаги.

– Фатима Али, судебный врач, пишет, что жертва была беременна или родила ребенка. У Ангелики есть ребенок, что с другими женщинами?

– Мы знаем только про Ангелику. Но, возможно, кто-то из двух других тоже был в положении. Если Эмма Буман и есть та Эмма, что написала письмо, то она тоже была беременна.

После паузы Манфред продолжает:

– Я говорил со стекольщиком. Две недели назад он менял стекло в окне в подвале дома Йеспера Орре. Орре сообщил ему, что к нему в дом влезли, но ничего не украли. Он сказал, что Орре был взвинчен, но больше ничего подозрительного он не заметил.

Краем глаза я вижу, как Ханне делает записи в блокноте. Судя по всему, с годами она стала более аккуратной: строчит по бумаге так, словно боится упустить хоть одно слово. Десять лет назад она такой не была. Несобранная, легкомысленная, богемная. И она никогда ничего не записывала. У нее была отличная память. Санчес поднимается и поправляет блузку.

– Мы также получили информацию от наших коллег из местной полиции. Это они расследуют пожар в гараже Орре. Он идет по статье поджог с целью убийства, поскольку гараж тесно прилегает к жилым постройкам. Их выводы подтверждают версию страховой компании о поджоге. Криминалисты нашли на месте пожара следы бензина и пару канистр. Орре в тот вечер был в Риге на встрече с директорами магазинов. Сам он поджог устроить не мог, если в его планы входило получить страховую выплату.

– Он мог кого-то нанять, – предполагаю я. Санчес кивает и снова поправляет блузку, которая постоянно лезет вверх, открывая татуировку на плоском как доска животе.

– Разумеется. Но ничто не говорит о том, что Орре нуждался в деньгах. И к тому же у нас есть свидетельские показания соседки. Она утверждает, что видела, как какая-то женщина стояла на улице и смотрела на огонь. Она не может описать ее внешность, но помнит, что это точно была женщина.

– Прохожая? – интересуется Манфред.

– Возможно. Или это она подожгла гараж. Точно мы не знаем. Единственное, что нам известно, это что она была там и смотрела на огонь, как смотрят на майские костры. Цитирую соседку.

Эмма

Тремя неделями ранее

– Мне нужно к врачу. Я уйду в четыре. Прости, другого времени не было, – говорю я с виноватой миной. Манур вопросительно поднимает безупречно выщипанные брови и медленно кивает, словно тщательно обдумывая эту информацию.

– Конечно. Но это означает красную метку, – она взмахивает рукой на календарь на стене.

Я киваю в ответ.

– Я знаю, но мне действительно нужно.

Ольга, сидящая за столом с чашкой чая в руках, закатывает глаза. Манур стремительно поворачивается к ней.