Книга Прекрасная дикарка - Анна Ольховская

– Сергей Львович, – поморщился Алексей, – я же просил не называть эту женщину моей женой. Наш брак уже признан недействительным, как и подписанные мною документы на передачу права собственности. Изабелла, или как там ее – Антонина, – заперта в отделении для буйнопомешанных, Кармановы вернулись в привычное для них место обитания – СИЗО, и больше об этих людях я ничего не хочу слышать! У меня теперь только одна цель – найти жену и дочь, и я сдохну, но добьюсь этого!

– Ну, зачем же сдыхать-то? – усмехнулся генерал. – Ты нам нужен живым. Май, что с тобой?

Сладко спавший у камина старый пес вдруг резво вскочил, словно и не было больных суставов, как-то несолидно, по-щенячьи, заскулил и бросился к входной двери.

– Наверное, Салимы приехали, – поднялся из кресла Сергей Львович. – Пойду, ворота открою. Май, ты что бесишься, а? Неужели Татьяну с детьми почуял?

– Сиди, отец, я сам открою, – Артур выглянул в окно. – Да нет там никого! Совсем наш Май старенький, мерещится уже спросонья!

– Ему, наверное, Ника приснилась. Или тетя Аня, – грустно улыбнулась Инга. – Он ведь до сих пор их ждет, каждый день встречать к воротам ходит. Пап, выпусти его, пусть побегает.

– Холодно там, снег вон уже выпал.

– Ну и ладно, Май ведь не голая мексиканская собачка, а нормальный ирландский волкодав, пусть в немного поседевшей, но шубе.

– Я, пожалуй, тоже выйду на свежий воздух, – Алексей направился к вешалке и стащил с нее свою куртку.

В этот момент Май взвыл и всем телом впечатался в дверь так, что зазвенели стекла. И в то же мгновение за окнами замелькал свет фар.

– Вот теперь – точно приехали! – засуетилась Ирина Ильинична. – Пойду, проверю, как там мясо в духовке, не перетомилось?

– Ну откройте же дверь, пока Май весь дом не разнес! – рассмеялась Инга. – Вот же актер, а? Ведь так ловко изображал дряхлого пса, спал сутками, кряхтя, выползал на двор и почти тут же возвращался, а теперь – гляньте, что творит!

Артур распахнул державшуюся из последних сил дверь, и пес кубарем выкатился во двор. Все, кроме Ирины Ильиничны, вышли следом, встречать Салимов.

У самых ворот Май вдруг упал на брюхо и, захлебываясь радостным визгом, пополз к калитке, сметая мокрый снег дочиста.

За воротами захлопали дверцы машин, и звонкий детский голос произнес:

– Мамичка, а кто это плачет там? Май, да?

– Он, Ежик, он.

Алексея замер, растерянно оглянувшись на остальных. Ну вот, глюки пошли.

Но, судя по совершенно перевернутым лицам друзей, глюки пришли не только к нему. Инга прижала кулачки к груди и, не замечая льющихся по щекам слез, неотрывно смотрела, как отец трясущимися руками торопливо отпирает засов на воротах.

Медленно, невыносимо медленно створки ворот распахнулись.

Радостные, улыбающиеся лица Хали и Татьяны, повзрослевшие до неузнаваемости Денис, Лейла и Кемаль, опасливо прячущийся за спину сестры от безумного счастья гигантского пса.

Они были, да, но словно фон, где-то на заднем плане.

Ноги вдруг вмиг замерзли, двигаясь с огромным трудом. Шаг, второй, третий…

Алексей остановился и, хрипло дыша, вытянул руку вперед, больше всего на свете боясь, что они исчезнут. Что ему это кажется…

Загоревшая, похудевшая, но – она, его хомка, его милый зайцерыб, его счастье и боль. Его жизнь. Анна.

Вытянувшаяся, совсем взрослая и в то же время – маленькая, родной его ребеныш, в необычных двухцветных глазах которой плавятся слезы радости. Ника.

И – маленький мальчик, никогда им прежде не виденный, но до боли, до стона близкий.

Малыш робко шагнул навстречу, шмыгнул носом и вопросительно произнес:

– Папа?

Сердце бухнуло еще раз и остановилось. Алексей упал на колени, сгреб в охапку хрупкое тельце и, уткнувшись носом в сладко пахнувшую особым детским запахом шейку, прошептал:

– Господи, спасибо!

– Я не господи, я Алеша.