Книга Предать - значит любить - Светлана Лубенец

Виталий любил ее, Катю, но с не меньшей силой любил сына. Костя связывал его с той жизнью, которая безвозвратно погибла в огне. Старший Кривицкий дрогнул, когда узнал, что и Костя, у которого тоже отнято все, влюблен во вдову Германа. Он уволился из больницы и уехал в Москву. Сначала прописался у тех же родственников, у которых жил Константин, потом, когда начал оперировать и показал свой класс, получил собственное жилье.

С Костей у Кати никогда ничего не могло получиться. Она не любила его. Ей бы надо было воспротивиться отъезду Виталия, но она посчитала это наилучшим выходом из положения. Ей надоели косые взгляды, сплетни, недомолвки, явное неприятие ее жизни родными и друзьями. Она боялась, что неприязнь окружающих автоматически перейдет на Гришеньку. А ее сын должен был быть счастливым. Пусть вместо нее. За нее. Катя была согласна на это.

Константин домогался ее долго. В конце концов, они стали новым источником сплетен, еще более мерзких и ужасающих, чем те, которые мучили Катю до его приезда. Ее обвиняли во всех смертных грехах, называли роковой женщиной, которая извела под корень семью Кривицких и которая ни за что не успокоится, пока не погубит последнего из них – Константина.

Теперь, с высоты прожитых лет, она, бывшая Катя и нынешняя Екатерина Георгиевна, на многое смотрит по-другому. Ей страшно уйти из жизни и где-то там, в ином мире, который все теперь обещают друг другу, встретиться, например, с Германом. Что она скажет ему? Что притворялась влюбленной, а сама рада была повиснуть на шее его отца, когда еще и следы пожара не успели убрать, и могилы погибших были свежи... Впрочем, они не были венчаны с Германом, а потому не встретятся. И с Виталием не встретятся. И с Николаем... С кем же ей кружить там, в райских кущах, или... вечно гореть в аду... Конечно, в аду... Одной...

Когда Константин вслед за отцом уехал из города, чтобы не видеть Катю, все в ее жизни довольно скоро наладилось. Местные обыватели, посудачив еще месяцок о судьбе Константина Кривицкого, вычеркнули его из общественной памяти и потеряли интерес к самой Кате, несмотря на то что она продолжала носить фамилию погибшего мужа. Она осталась Кривицкой, но в умах окружающих перестала связываться с семьей хирурга, которого давно и след простыл. В самом деле, кому интересна одинокая мамаша, которая занимается сыном и книжками читального зала? Много их таких, за всеми не углядишь.

Катина мать, увидев, что дочь встала на чистый и непорочный путь воздержания, воспылала к Гришеньке большой любовью и даже стала оставлять его у себя ночевать, благо Людмилка к тому времени вышла замуж и уехала жить в другую семью. Казавшаяся раньше тесной комната коммуналки стала тяготить Надежду Ивановну своей пустынностью. Пустоту следовало непременно заполнить. Например, Гришенькой. Катина раскладушка, в которой теперь часто засыпал мальчик, создавала иллюзию незыблемости жизненного уклада семейства Рыбаковых.

А что же Катя? А Катя по совету заведующей библиотекой поступила на заочное отделение местного педагогического института, окончила филологический факультет с красным дипломом. Факультет так гордился Катей, которая за все годы учебы не получила ни одной четверки, что рекомендовал ей перейти работать из библиотеки на кафедру, одновременно возглавить комитет комсомола института и подать заявление в коммунистическую партию, которой очень нужны бескомпромиссные отличники и женщины, беззаветно усыновляющие брошенных детей.

Катя была рада заполнить свободное время комсомольской работой и учебой в аспирантуре, уже на кафедре научного коммунизма, чтобы только не вспоминать о былом. Если бы в те годы, кроме марксизма-ленинизма, можно было изучить еще какое-нибудь учение, она погрузилась бы и в него. Успехи Екатерины Кривицкой не могли остаться незамеченными, а потому, когда слег с инфарктом руководитель кафедры, на его место назначили Екатерину. Так нежная девушка Катя превратилась в несгибаемую и неколебимую Екатерину Георгиевну, которая принимала государственные экзамены по научному коммунизму не только в своем институте, но и в соседнем политехническом. И ничего важнее этого тогда в ее жизни не было. Гриша оказался тихим, положительным мальчиком, много читал, мало гулял, а потому никак не мог испортить матери карьеру.

Почти в одночасье все рухнуло, когда в конце восьмидесятых отменили шестую статью конституции о руководящей роли коммунистической партии. Очень скоро сделалось неприличным верить в торжество коммунизма в одной отдельно взятой стране. Бывшие партийные функционеры, спустив в мусоропроводы партбилеты, пошли строем молиться во вновь открывающиеся храмы. Екатерина ничего такого не могла. Она растерялась. Очередной раз рушилась вся ее жизнь. То, что она с таким восторгом преподавала и проповедовала, отказавшись от личной жизни во имя великой идеи, оказалось не только ненужным и неправильным, но даже постыдным.

Когда вдруг опять неожиданно приехал Константин, Екатерина Георгиевна находилась в самом удрученном состоянии. Кафедры научного коммунизма убирались из всех институтов по всей стране и, разумеется, из местного педагогического – тоже. Екатерине, правда, было куда пойти – на законную пенсию, но все это произошло как-то вмиг, сразу, без естественного переходного периода, когда человек готовится оставить высокий пост. В ее жизни опять все резко и неприятно переменилось. Растерявшаяся глава кафедры, оставшись без студентов и подчиненных, с тоски приняла предложение одного из бывших своих сотрудников, Николая Солоницына, который тоже остался не у дел. Нет, она не вышла замуж официально, просто сначала он поселился у нее, а потом они вместе переехали к нему на дачу, где Николай, чтобы как-то выжить, принялся разводить на продажу кроликов. Свою однокомнатную квартиру, которую Екатерине Георгиевне, как значительному человеку, выделила городская администрация, она отдала внуку Родиону, который как раз собирался жениться.

Как на даче Солоницына ее нашел Константин, Екатерина Георгиевна не расспрашивала. Погрузневший, с большими залысинами на крутом лбу, он был ей по-прежнему неинтересен. Костя уже очень мало напоминал и Германа, и Виталия, а потому сердце бывшей Кати даже не дрогнуло, когда Николай привел в комнату человека, носившего одну с ней фамилию.

– А ты все такая же, – сказал Константин. Поскольку Екатерина Георгиевна промолчала, он поспешил добавить: – Красивая. Годы тебя нисколько не испортили.

Екатерина машинально повернулась к зеркалу. Да, пожалуй, она тоже была собой довольна. У нее гордая осанка, тяжелые волнистые волосы, уложенные в пушистый пучок, и по-прежнему яркие карие глаза. Она убрала со лба отбившуюся от основной массы волос прядку, спросила:

– Ты зачем приехал, Костя?

Константин хмыкнул и, продолжая ее разглядывать, медленно проговорил:

– То есть я тебя конечно же не интересую!

– Нет... Ну почему же... Расскажи, как ты, что ты...

– Брось, Кать, играть гостеприимную хозяйку. Вижу, тебе глубоко безразлично, как я и что я... А потому, чтобы не утомлять, скажу кратко: так себе. Оперирую, переквалифицировался на хирургию глаза. Есть определенные успехи. Приглашают работать во Франкфурт.