Книга Бриллианты на пять минут - Лариса Соболева

– Ты ощупывал эту… бабу? Да как ты смел! А что еще ты с ней делал?

– Перестань, Настя, – отмахнулся он. – А ведь пережать шею быстро и ловко да оставить тебя живой, надобно знать, как и чего делать. Нет, не Лушка то была, хлопец…

Анастасия всхлипнула, раздосадованная бессовестным поведением Стрижака. Он перевел на нее удивленный взгляд, затем догадался, какие чувства терзают Настю, расхохотался и обхватил ее руками.

– Пусти! – вырывалась она. – Не смей ко мне прикасаться!

Стрижак впился в ее губы. Когда Анастасия обессилела, оторвался:

– Люблю я тебя. На веки вечные, помни. Вот посмотришь, Лушка меня возненавидит, потому что ничего не было меж нами.

И точно. Лушка всячески старалась завлечь Стрижака, но он прямо сказал ей:

– Слабина взяла. Не хочу ссоры из-за бабы с Мартыном. Забудь.

Она обозлилась. Переменила отношение и к Анастасии – придиралась к ней, насмехалась при всех, однажды «нечаянно» плеснула кипятка на руку, за что Кочура еще раз заехал ей кулаком по роже, и Лушка присмирела.

А Стрижак продолжал гадать: кто же подсматривал за Анастасией во время купания? Кто передавил ей сонную артерию? Открыто заявлять о краже нельзя было, Кочура не дурак, сразу заподозрит, что колье из черной коробки. Следовало действовать хитрее, но как?

Глава 10

Он оглянулся. В дверном проеме, заливаемом дождем, показалась мужская фигура, и Батон обрадовался – еще один бездомный. Одному-то надоело мыкаться. Вдруг у бомжа выпить найдется и курева? И так хочется душу раскрыть перед кем-нибудь, просто спасу нет! Батон приветливо сказал:

– Заходи, гостем будешь.

Человек рванул к нему так живо, что Батон не успел ничего подумать. Но когда его обожгло выше локтя – даже не понял чем, – он отскочил прыжком назад и сообразил: пацан пришел с плохими намерениями. В другой бы раз он показал, почем место под крышей, но сегодня силенок у него явно не хватит. Однако и уходить без сдачи – не по-людски.

Мигом Батон сгруппировался и лягнул ногой в пространство темноты, ведь ничего не видно, да и гость действовал наугад. Попал, человек ойкнул. Батон ринулся к дверному проему, но человек прыгнул на него, повалил на пол. Еще раз Батон ощутил ожог, но уже в плечо. Тут-то и понял, что вновь прибывший его убивает. Батон заорал, собрав все силы, смог перевернуться на спину. Понимая, что на помощь никто не придет, он, почувствовав смертельную угрозу, замахал кулаками, натыкаясь на острый предмет, жаливший руки. И попал в шею незнакомца кулаком. Тот на секунду прекратил нападать, что-то прохрипев, этого времени Батону хватило, чтобы сбросить противника с себя. Он подскочил и кинулся к выходу. Человек поймал его за ногу, Батон снова упал, стукнувшись челюстью и едва не откусив язык. Второй – свободной – ногой он отбивался, лупил наглеца, как мог. Наконец, освободился, выполз из дома и бросился наутек.

Ливень укутал землю мощными потоками. Батон основательно промок, но это его не трогало. Очнулся он уже на перроне железнодорожного вокзала, несколько раз оглянулся, не гонится ли за ним тот тип. Преследователя не было, значит, Батон заехал ему основательно. Подойдя к фонарю, где обычно останавливаются последние вагоны, Батон исследовал раны, сняв куртку, свитер и обнажив полностью половину туловища. Порезы. Глубокие и кровоточащие… Дошло: незнакомец орудовал ножом.

– Не, че я ему сделал-то? – бубнил Батон, немало сейчас перепугавшись, в то время как тогда, в момент борьбы, страха не было. – У, паскуда… попадись мне второй раз, мурло недобитое!

Из ран сочилась кровь, а перевязать было нечем, пакет с вещами остался в том здании. Батон снял ветхую футболку, разорвал ее, кое-как перевязал раны, затем натянул рубашку, свитер и куртку, стуча зубами от холода. Руки тоже были в порезах и в крови. Лоскуты от футболки он обмотал вокруг ладоней, при помощи зубов завязал в узлы. Кровь сочилась все равно.

– Так и заражение получить можно… – бормотал Батон с обидой.

Ему просто необходимо принять грамм триста и продезинфицировать раны! Где взять самогон? Ну, хоть немного… Страшно хотелось спать. И жрать. Батон поплелся в город. Он шел, еле переставляя ноги, но шел целенаправленно – к Дубине. И ему было уже плевать, загребут его менты или нет. Он больше не хотел побираться, голодать и попасть под нож. Пусть будет, как будет.

Самогонщица Дубина жила в таком же старом доме, как и Пушок. Это район натуральных трущоб, где проживают неимущие, старики и алкаши. Однажды эти дома хотели выкупить предприниматели, потому что квартиры здесь большие, хотя и необустроенные, помещения им подходили для офисов, клубов и магазинов. Но заартачился то один хозяин квартиры, то другой, мол, мало даете, не хочу жить со всеми удобствами и на выселках… Предприниматели плюнули, нашли более сговорчивых домовладельцев. Государство ремонтировать дома отказывается, так и доживают здесь те, кто не нужен ни стране, ни людям, ни себе.

Батон постучался к Дубине, в любое время суток готовой налить. Эту старую бесформенную кривую и хромую каргу можно было показывать в качестве Бабы Яги, желательно за деньги, тем, кто любит ужасы. Увидев заросшего, мокрого и грязного Батона, она испуганно взвизгнула, попятилась. Он вошел.

– Давай под записку, – сказал Батон.

– Ты… ищут тебя…

– Знаю. Давай быстро. И пожрать… дай.

Дубина достала готовую поллитру, сунула в целлофановый пакет хлеба и соленых огурцов, протянула Батону. Тот взял, открыл дверь, но через плечо предупредил:

– Настучишь – сыграешь в ящик.

– Ой, что ты! – замахала на него Дубина. – Я клиентов не…

– Понятно, – прервал он ее, желая поскорее убраться.

Он приплелся домой. Квартира у Батона в обычном доме, сталинской постройки. Это единственное его богатство, доставшееся от матери. Батон только сейчас понял, как здорово иметь жилье и деньги. В картонной коробке нашел пузырек с зеленкой, замазал раны. Ни пластыря, ни бинта у него не оказалось, и он оставил раны открытыми. Потом налил в стакан самогона, выпил, съел огурцы и хлеб, оставив немного на завтра. Все, это последняя пьянка. Если повезет и он останется на свободе, пить бросит. Батон, шатаясь, добрел до кровати, рухнул и мгновенно выключился.

Казимир Лаврентьевич допоздна сидел в мастерской и думал, думал… В пожилом возрасте делать кардинальную переоценку жизни тяжело и опасно, вместо ожидаемого эффекта может нагрянуть умопомешательство. А старый ювелир сейчас шарахался из стороны в сторону, мог буквально за час изменить суждения на противоположные, затем вернуться к прежним выводам. Словно опасаясь возможного помешательства, мозг Казимира Лаврентьевича находился в постоянном конфликте с душой. Но вот что любопытно: низменные страсти постепенно завоевывали сознание Казимира Лаврентьевича, с каждым часом больше и больше, а это и есть в некотором роде помешательство. Он боролся с собой, не знал, как быть с вещицей в столе, на которую он время от времени смотрел, и всякий раз смотрел мучительно долго. Конечно, разумнее всего отнести колье в прокуратуру и рассказать все, что ему известно. Но так говорил разум. Душа противилась. Казимир Лаврентьевич жаждал отыскать старуху и спросить: почему?! К сожалению, цепочка оборвалась. Кто мог привести к старухе? Ева. Ева убита, как убита и Верочка. Это произошло не случайно. Не случайно – данная мысль оставалась единственно неизменной. Бывало, он подходил к столу, выдвигал ящик и качал головой. Или хохотал до слез. Или произносил вслух: