Книга Стрельба по "Радуге" - Фридрих Незнанский

Турецкий приветливо улыбнулся. Саруханов размышлял, опустив голову. Брови его шевелились так, будто он старательно формулировал себе вопросы, а потом с некоторым опасением сам же и отвечал на них. И не всегда был доволен ответами. Словом, на лице шла усиленная работа мысли. Турецкий не торопил. Он знал финал. Нотариусу гораздо дороже собственное спокойствие, и о том, что ему не грозит, он охотно расскажет. Ну, и пусть работают…

Александр Борисович глазами показал Щербаку, чтоб продолжал в том же духе, и вышел из кабинета.

Игорь Грошев потел, «создавая» свои признательные показания по поводу того, каким образом он получил свои травмы, где теперь находится его раскуроченное транспортное средство, почему ему пришла в голову «счастливая», мысль совершить подлог и использовать свои телесные повреждения для повторного медицинского освидетельствования теперь уже в своем районном травматологическом пункте, а затем выдать новый акт медэкспертизы за результаты допроса с пристрастием, который провел с ним подполковник Рогожин. Да, он сознавал, что собирался оклеветать невиновного человека, который его и пальцем не тронул. Но у его подлога была серьезная подоплека. Ну, важная причина! Вот на причине он и запнулся.

И теперь Филипп подробно объяснял Игорю, чем ему грозит подобная «шалость», в результате которой честный человек оказался за решеткой. Но, с другой стороны, если у Игоря были серьезные причины, — отец, к примеру, приказал скомпрометировать Рогожина, чтобы тот был отстранен от дальнейшего расследования, а сын привык с детства к абсолютному послушанию и подчинению своему отцу, и не смог противостоять его категорическому и жесткому требованию, — вот тогда, может быть, следствие учтет его добровольное признание и чистосердечное раскаянье в содеянном. Игорь — сам юрист и прекрасно знает, как раскаянье виновного, вообще, действует на суд.

Филипп говорил спокойно и рассудительно, сидя напротив и даже развалившись на стуле. Так что о рукоприкладстве не могло быть и речи. Но Грошеву была уже известна быстрота движений этого человека, и рисковать повтором подобных «убеждений» он не хотел. И правильно делал.

Турецкий послушал, кивнул Филе и вышел в большую приемную.

— Аленька! — Девушка с готовностью вскинула голову. — Ты предупредила Макса, чтобы он проверил наше жизненное пространство на предмет «насекомых»?

— Да, он все сделал, как ты просил. И знаешь, на внешней стороне окна в кабинете Всеволода Михайловича обнаружил «клопа», я сбегала и сняла. И обратила внимание на то, что напротив, вон там, — она показала пальцем в ту сторону, где переулок поворачивал за угол соседнего дома, — серая «тойота», которую видела здесь же утром. А потом, когда ты уехал, она исчезла, но позже появилась снова. Когда ты уже вернулся. И сейчас там стоит. Это — не «хвост»?

— Он самый, — Турецкий подошел к стеклянной двери и посмотрел: знакомая машина стояла на прежнем месте. И никто не смог бы ее заподозрить в слежении, тем более что и стекла были затемнены. — Как бы посмотреть на ее номера? Там передний заляпан, ничего не разобрать, а свой интерес к машине я проявлять не хочу. Вот если бы… — Он взглянул на девушку. — Нет, я, конечно, не могу просить тебя о таком одолжении, потому что…

— Ой, перестань! — она махнула ухоженными пальчиками. — Я сейчас выйду через служебный, а потом обогну квартал и зайду к машине сзади. Значит, реагировать не надо?

— Да, и «светиться» тебе тоже нет никакой нужды. Я лучше кого-нибудь из мужиков попрошу.

Сам не могу, он меня, вероятно, уже знает, если так уверенно держится, и я не хочу его расстраивать тем, что тоже знаю о нем.

— Не надо никого, я быстро! — Аля поднялась. — Но войду опять через служебный, ладно? Ты открой.

Через пятнадцать минут Алевтина вернулась, чуть запыхавшись, будто бежала.

— Чего дышишь тяжело?

— Да поскорей хотела. Я отнесу Максу? — это она спросила про номер, беглым почерком написанный ею на листке, и Турецкий кивнул. — Ответ, конечно, сразу? — она улыбнулась.

— Лучше вчера, — «остроумно» ответил Турецкий, откровенно любуясь ее превосходными ножками. Да и вообще всем ее зажигательным обликом. Но она только строго погрозила ему пальчиком, на котором блеснуло красивое колечко, подаренное, между прочим, им же самим Альке на недавнем дне ее рождения, которое они отметили здесь, в офисе. И она с колечком этим не расставалась, словно намекала на нечто тайное и прекрасное, что было между ними. Или могло быть. Или должно было обязательно случиться…

Ох, да какая разница! И было, и случилось, и еще будет наверняка, поскольку для Альки это — как вопрос жизни и смерти, хотя и надуманный. Но нельзя же держать влюбленную в тебя девицу в постоянном напряжении, надо иногда и помогать ей избавляться от перенапряжения, от которого может и стресс случиться. Нет, этому стрессу никак нельзя позволить взять верх, потому что Александр Борисович должен был постоянно думать о здоровье и благополучии своих коллег, иначе какой же ты начальник, пусть и не главный, но все же…

Пока Аля торчала у Макса, а Турецкий, как дежурный, сидел на ее месте, позвонил Алексей Петрович Кротов.

— Александр Борисович, — четко соблюдая свою постоянную утонченную вежливость, узнал голос Кротов, — рад вас слышать. Но буду еще больше рад, если вы заглянете в комнату и сами перезвоните мне на номер, который видите на своем сотовом. Это возможно?

— Разумеется, Алексей Петрович, я весь — сплошное нетерпение.

— Кажется, я вас кое-чем порадую. Ну, жду…

Турецкий позвонил Кротову из комнаты Максима, которая была оборудована с его же помощью хорошими защитными устройствами против постороннего прослушивания. И все в «Глории» об этом, естественно, знали. Здесь же чаще всего и проходили секретные служебные переговоры, в том числе телефонные и даже радиотелефонные. Что ж, значит, у Кротова сведения, как всегда, закрытые…

Аля тактично вышла, а сам Макс никогда не обращал внимания на чужие разговоры.

— Благодарю, Александр Борисович, — сказал Кротов, и Турецкий словно воочию увидел этого невысокого, элегантно одетого, почти всегда при галстуке-бабочке, человека с сильно поседевшими висками на черной, аккуратно подстриженной шевелюре жестких волос. Характер, говорят, бывает такой же. Алексей и сам был ловок и силен, как все специально и профессионально тренированные люди.

— По поводу нашего друга… Тут целая детективная история, достойная пера современного романиста. Но — в двух словах. В девяносто девятом, осенью, нашими спецслужбами был перехвачен у самой границы Чечни с Грузией, в районе Хачароя, караван, двигавшийся в сторону Грузии. Караван попал в ловушку, устроенную пограничниками, и был почти полностью уничтожен. Почти, говорю, потому что двое, несмотря на отданный старшим группы перехвата, подполковником Ловковым, приказ пленных не оставлять, сумели чудом уцелеть. Один из них вел караван и знал, что везли во вьюках лошади. А второй оказался его недостреленным братом. Как спаслись, это другая тема. Так вот, мне удалось прояснить вопрос с грузом. Сведения — из первых рук, как вы понимаете. Караван перевозил тщательно упакованные выдающиеся, музейной ценности, произведения искусства и ювелирные изделия. Все это шло в оплату определенных услуг со стороны руководства некоторых ваххабитских сил, активно поддерживавших тогда войну в Чечне. Конкретные фамилии вам, Александр Борисович, полагаю, не нужны, это дело другого ведомства. Но вот незадача. Среди возвращенных государству после захвата каравана ценностей не было обнаружено многих, весьма ценных предметов. К ним относятся все, без исключения, живописные полотна известных русских и зарубежных художников, их было несколько десятков, значительная часть ювелирных изделий, но самое главное, золотое оружие, принадлежавшее кому-то из знаменитых екатерининских полководцев. Золотое, как вы понимаете, в натуральном смысле.