Книга Банка для пауков - Виктор Галданов

— Нет, ты не женщина — ты — чудовище… — прошептал Тенгиз и потянулся в левую подмышку. Однако ни кобуры ни пистолета там не оказалось, поскольку он этого с собой не брал, а по приезде еще не успел вооружиться. Он протянул руку к Гураму и сказал:

— Дай пушку! Я ее сейчас своими руками…

— Ты ведь руководитель! — воскликнул Валико. — Зачем тебе вешать на себя мокруху? Что у тебя мало проблем без этого?

Подержав в руках пистолет, Тенгиз отдал его Гураму со словами:

— Ты ее сюда приволок, ты от нее и избавляйся.

— А почему я? — удивился тот. — Я, во-первых, ее мочить не подряжался, я хотел с нее деньги получить. На ремонт машины.

— Потому что я так сказал, — жестко бросил Тенгиз.

— Вся эта херня вышла из-за тебя! — возмущенно заорал Гурам, с ненавистью глядя на Валико. — Потому что ты хотел, чтобы твой братец на нас десять штук заработал. Вот сам ее и убивай!

— Ради Бога, хоть сейчас.

— Только не здесь и не сейчас, — вмешался Тенгиз. — Нам еще этот склад пригодится. И вообще, где кушают, там не серют. Ладно, пусть еще посидит, может, на что и сгодится нам.

Вечер 2 апреля, Каширское шоссе

Когда Валико заявился домой, Тамаза еще не было. Нелли кинулась собирать на стол и подогревать еду. Уставший как собака Валико опустился в горячую ванну и замер, блаженствуя. Огромные глаза профессора из под толстых лиз очков, пронзительный и хищный взгляд Серго, расширенные от кокаина зрачки Тенгиза, расширенные от ужаса глаза Ирины — все это закружилось перед ним калейдоскопом, и он едва не заснул в ванной.

Однако спать ему не дали. Нелли вошла в ванную и принесла ему трубку мобильника.

Искоса взглянув на нее, он взял трубку.

— Люду похитили!

Услышав эти два слова, произнесенные Тангизом, Валико сказал именно те слова, каких от него ожидали:

— Сейчас еду.

В ту же ночь в особняке на Рублевке

На этот раз семейство Марагулия собралось в полном составе. Кроме Дато присутствовали еще и двое дядей Тенгиза по матери — Зураб и Реваз, сводный брат покойного Вано — дядя Мамука, правая рука Вано — дядя Автандил, советник по финансовым делам — дядя Теймураз, главный наркодилер Вано — дядя Амиран, ну и глава бригады киллеров — почтенный Анзор Иосифович.

Все они и так были в доме по поводу приезда Тенгиза, который весьма бурно делился своими впечатлениями от поездки. Все одобряли предстоящую операцию с установкой по производство таблеток, один лишь дядя Амиран высказал осторожное опасение, а стоила ли эта установка того, чтобы подписываться за нее под миллионом долларов.

В этот момент запищали пейджеры. Сразу у трех-четырех человек. Все, немало удивившись, достали их и прочли одну и ту же таинственную фразу:

«Очень красивую девушку Люду отдали старому шушинскому верблюду».

— Шушинский — это какой? — удивился Зураб.

— Шуша — это Шуша. А кого у нас зовут «хан шушинский»?

Из-за крошечного высокогорного городка Шуша, что в Нагорном Карабахе, издавна спорили Азербайджан и Армения. Помимо того, что городок этот был прекрасным курортом и славился своим вином, он был родиной ряда величайших азербайджанских поэтов, писателей, певцов и композиторов. Поэтому прозвище «хан шушинский» намертво прилипло к Мирза-аге, едва лишь он начал хоть что-то значить в этом мире. А значил он теперь очень много.

Шушинское происхождение подразумевало свободное владение тремя основными кавказскими языками, а также аварским, лезгинским и чеченским, а значит и взаимопонимание и свободное общение с каждым из членов этих диаспор, невзирая на национальную рознь, которая проявлялась где-то очень далеко от столицы. Никто не понимал, зачем «хану шушинскому» потребовалась еще одна пассия в сераль. Однако все знали, что он с его деньгами мог позволить заказать себе в постель хоть Ладу Дэнс, хоть Бритни Спирс…

— А этот Луда… он чей дэвушка вообще, э? — спросил дядюшка Мираб. — Это Тенгизи девушка, да? А зачэм он взял нашу дэвушку?

— А затем, что он козел шушинский! — заорал Тенгиз, чуть ли не плача от ненависти и ревности.

Сочувственно посмотрев ему вслед, Дато объявил общий сбор «старших» членов семьи.

Все были настроены весьма решительно и все понимали серьезность сложившегося положения. Всем им было глубоко плевать на судьбу девушки, ее эмоции, страдания, как впрочем и на ее нравственный облик. Между собой они ее иначе, как «эта русская блядь» не называли. Однако эта тварь, это человеческое дерьмо, эта «грошовая шлюха» принадлежала Тенгизу, сыну незабвенного Вано, а значит покушение было направлено на самое святое, на подрыв системы распределения сил и влияния в группировке.

— Сегодня он своровал нашу девушку, какой бы бля… она ни была… — разорялся дядя Зураб.

— Зурик! — укоризненно посмотрел на него дядя Дато.

— Нет-э-э-э! Ты не понял! Я говорю «к примеру». Допустим, пусть она даже «такая», но она ведь — наша! Она девушка Тенгиза, а значит это — запрет для всех в мире даже глядеть на нее, не то что свою вонючую шушинскую пасть разевать.

— Все знают, что я эту девушку не любила, — сказала Рена. — Но это оказалась единственная из подружек Тенгиза, которая решила пойти на похороны его отца. Это тоже что-то значит.

— Формально он где-то прав, — проскрипел дядя Автандил, — Тенгиз же ему должен э-э-э-э… некоторую сумму.

— Если я ему должен, пусть наезжает по понятиям! — воскликнул Тенгиз. — Пускай забивает стрелку и вызывает свою братву без базара. Что мы его пацанам на базар ответить не сможем?

— То, что сделал Мирза-ага, по всем закона моря называется беспределом, — авторитетно заверил тучный Дато.

— Если сейчас ему это спустить, — сказала мама Рена, — то завтра он отберет нашу гостиницу, потом оттяпает универсам и наконец заберет ипподром!

При последнем слове все возроптали. Ипподром был любимым детищем Вано, и он в последние годы прилагал огромные усилия, чтобы как-то раскрутить его. За ипподром полегли лучшие джигиты клана Марагулия, отбивая его у тюменской братвы. Ипподром для клана Марагулия стал Сталинградом, после чего прибрать к рукам весь остальной город стало уже делом времени. Вспоминать ипподром в таких обстоятельствах было сравнимо с американским кличем «Помни Аламо!» Разумеется, дерзкого следовало немедленно окоротить, поскольку его поступок граничил не только с неуважением к дому Марагулия, но и с элементарным презрением к заветам «старших». Даже если бы Мирза-ага сегодня же вернул бы девушку с извинениями, ему было бы не избежать наказания. Но он никого и ничего возвращать не собирался.

— Вчера к нам приехал человек из Ростова, — устало сказала Рена. — Рассказал о смерти нашего дорогого Гиви. В морге у нашего мальчика нашли вот эту фотографию. Это человек, который заказал, чтобы у нас отняли грузовик. Во всяком случае, именно он должен был оплатить его доставку.