Книга Кома - Сергей Анисимов

– Господи, когда же я сдохну…

Николай едва не ударил блекло глядящую в стол Сашу по лицу: настолько ему не понравилась её глупая фраза. Он не сделал даже ни одного движения, но Саша всё равно поняла, – сунула левую руку под стол и произвела там невидимый другими жест. То ли несколько раз качнула на себя большим пальцем руки, то ли ещё что-то подобное, как принято на северо-западе России.

– Давай, держись.

Володя налил несколько чашек сегодняшнего чая и распихал их по столу, стукнув одну об стол перед Николаем.

– Мы же все понимаем… Не ты первый, не ты последний. Я когда потерял первого больного, в интернатуре, сам чуть не повесился. Свежий инфарктник, постеснялся у санитарки «утку» попросить, встал. Я его тащу, а он вдруг глаза открыл, и робко так ещё успел спросить у меня: «Это всё, да?». А у меня и времени ответить не нашлось. Пятьдесят лет человеку было… Никогда не забуду…

Николай поднял голову и поблагодарил старшего товарища молча, взглядом. Большинство ребят сидело, навалившись на столы или наоборот, откинувшись на спинки диванов и стульев, многие – полуприкрыв глаза. У всех был здорово усталый вид. Докторский хлеб – горькая и дорогая штука…

– У неё не должно было быть диабета, – сказал он, после непродолжительной и глухой тишины. Такие моменты называют «тройня родилась».

Саша посмотрела неожиданно внимательно и цепко, и тут же снова опустила взгляд. Это было сделано очень резко – пусть даже не по движению, а по внезапному впечатлению, которое на Николая этот взгляд произвёл. «Без контролёра у вас не обойдётся», – вспомнилось ему. Ну ни фига себе… Саша-то тут причём? Нет, парень, ты точно параноик.

Доцент вернулась, и, видимо что-то осознав, начала прогонять через свою подпись молодёжь, – одного за другим. Володя был последним, но в отличие от других уходить, освободившись, не стал. Похоже, ему тоже было некуда спешить. Николай подумал, что если на выходе из клиники его целенаправленно ждёт очередной придурок с ножом, то сейчас он, бедный, мёрзнет и переживает в ожидании. Свердлова продолжила разговор с Николаем, Сашей, и теперь ещё и Владимиром, выматываясь сама и до предела выматывая их. По поводу ненормального возраста для впервые в жизни проявившегося диабета они чуть не поругались. В «обычной» жизни, не колеблясь доверяющий опыту таких врачей как Алина Аркадьевна, Николай соглашался с их мнением немедленно, записывая себе в память очередную жёлтую липучку: «это должно быть вот так». Но сейчас ему то ли вожжа под хвост попала, то ли крепкие, вроде бы, нервы наконец дали сбой, но он упёрся, буквально как баран. Самое интересное – и остальные тоже, что доцента, надо сказать, удивило. В ход пошло Демидовское руководство по сахарному диабету у детей и подростков, которое они листали минут десять в поисках какой-нибудь решающей цифры: насколько вероятно дожить до 70 с лишним лет и лишь в этом возрасте впервые с ним столкнуться, – причём сразу с классической диабетической комой. После долгого, злого обсуждения возможных вариантов, сошлись на том, что это, в общем, опять тупик. Клиническая картина произошедшего на этот раз, для разнообразия, была чёткой и ясной, – больную явно погубила декомпенсация сахарного диабета. Но вот откуда это могло взяться, не понимал никто. Снова. В очередной раз.

Николаю здорово не понравилось и кое-что ещё: то, что все трое «затяжелевших» этой ночью больных относились к одному и тому же сестринскому посту, к одной группе палат. Да, двое женщин и один мужчина, да и все три палаты тоже разные, но всё равно это подозрительно. Опять вылезала теория про злобную медсестру, которая травит больных. Гадость… Скорее он поверил бы в забытую кем-то в уголочке ампулу с долгоживущим радиоактивным изотопом, чем в это. Николай был полностью, на сто процентов убеждён, что сёстры и врачи отделения, пусть совершенно не апостолы, скорее перегрызут горло сами себе, чем даже просто подумают о том, чтобы навредить больным. А если показать им того, кто во всём этом виноват, то если это окажется всё же человек, а не злобный микроб, то у его тела начнётся такая давка… Патологоанатомам мало, что достанется.

Задумавшегося Николая подняли словами о том, что всё очень и очень плохо. Все сидящие в кабинете доцента вроде бы не были дураками, но ничего умного и логично объясняющего произошедшее ночью они все вместе так и не сумели вымучить. На мгновение ему показалось, что сама по себе такая клиническая задача была бы даже красивой, попадись она в учебнике или журнале, как теория или казуистический случай из чьей-то чужой практики. Но это только если забыть, как звучал голос старой женщины, когда она протягивала ему натёртое до воскового блеска яблоко, какие у неё были глаза. Такие были у бабушки Николая, лицо которой он уже начал забывать. А глаза вот помнил.

– Буду просить завотделением ставить нам клинический разбор, – сказала Свердлова, поднимаясь и хрустнув суставами пальцев, уже не стесняясь их. – Вскрытие завтра, с утра. Я попросила нам позвонить до начала, так что, доктора, все идём туда.

Николай бесшумно вздохнул. После сегодняшней «малой мясорубки» бояться клинического разбора было глупо, – да и вообще, никто не знал цифры анализов этой больной лучше, чем он сам, – её врач. Но это и было страшно. Больную потерял он, и расплатиться за это всего-то часом или полутора часами стояния у доски под негодующими или сочувствующими взглядами двух десятков докторов всех рангов – это было бы просто дёшево. Так не должно быть.

К вечеру, когда настало время массажей, Николай окончательно убедился в качестве работы Игната над его кожей. Бок, конечно, побаливал, но несильной тянущей болью. Даже когда он проминал спину последнего на сегодня, третьего радикулитного больного, того самого Дмитрия Ивановича, большой боли в области раны так и не возникло. Видимо, ткани заросли уже как следует.

«Шифоньер» показался ему каким-то не своим, слишком напряженным, и Николай в который раз за последние дни испытал подзабытое уже с юности чувство «де жа вю», с попытками поймать ускользающую мысль. За целый день, со всеми его проблемами, он ни разу не вспомнил об этом человеке иначе, как о части вечерней нагрузки, но при этом к концу дня у него сформировалось чувство, что он его обсуждал. В том числе только что, со Свердловой, Сашей и Володей.

Постаравшись выложиться на спине больного так, чтобы у того не возникло никаких претензий, Николай отработал полный сеанс не дав себе ни единой поблажки. «Голем». Это слово опять всплыло у него в голове. Уже дойдя до «остывающей» стадии массажа, и в последний раз прорабатывая глубокий слой мышц, он пристально и бессмысленно посмотрел на узор блеклых пигментных пятнышек на спине «шифоньера». Если контролёр всего происходящего – он, то это объясняет, почему он такой здоровый, но не объясняет ничего остального. Радикулит, наверное, несложно симулировать, его все видели. Поспать пару неделек на жёстком, поизображать лицом муки, походить на физиотерапии… Лечение стоит денег, но деньги у «шифоньера» явно были, так что и это не противоречие. Кожа у него загорелая, как у той любительницы солярия, женщины с улицы Чапаева. В апреле это тоже служит показателем социального статуса.