Книга Хевен, дочь ангела - Вирджиния Клео Эндрюс

Что произошло в период между его появлением у нас в хижине и настоящим?

Логан, Логан! – хотелось мне закричать, но гордость удержала меня, и я не сказала ни слова, а только высоко подняла голову и прошла мимо семейства Стоунуоллов, которые стояли отдельно от всех.

Отец снова схватил меня за руку и выволок наружу.

В эту ночь, лежа на полу возле чадящей «Старой дымилы», я услышала скрип старых сосновых половиц. Это отец слез с кровати и пошел в мою сторону. Делал он это крадучись, как, наверное, его индейские предки. Чуть приоткрыв глаза, я видела его босые ноги. Притворившись, что ворочаюсь во сне, я перевернулась на бок, спиной к нему, и плотнее закуталась в старое стеганое одеяло.

Неужели он подошел и встал на колени специально, чтобы потрогать мои волосы? Я чувствовала, как он еле-еле провел по ним ладонью. Раньше он никогда до меня так не дотрагивался. Я замерла, у меня остановилось дыхание, сердце бешено забилось. Я невольно широко раскрыла глаза. Зачем он меня трогает?

– Мягкие, – услышала я его шепот, – как у нее… Шелковистые, как у нее…

Потом рука опустилась на мое открытое плечо. Рука, от которой мне доставались одни тычки да шлепки, нежно скользнула от плеча по руке, потом к шее. Я сжалась от страха, затаив дыхание и ожидая чего-то ужасного.

– Люк, ты что там делаешь? – обеспокоенно спросил дедушка.

Отец отдернул руку.

Он не ударил меня! Не причинил мне боли! Я лежала и думала о том, с какой нежностью эта рука гладила меня. Почему вдруг после всех этих лет ненависти он погладил меня с такой любовью?

Слабый голос дедушки разбудил меня на заре. Он встал и решил нагреть воды, чтобы дать мне несколько лишних минут сна. Я проспала, наверно, из-за ночных переживаний.

– Я видел тебя, Люк! Я этого не позволю. Не позволю, ты слышишь? Оставь ребенка в покое. Полный город женщин. Но сейчас тебе нельзя подходить к женщинам.

– Она моя! – разъярился отец. – И я теперь совсем здоров! – Я приоткрыла глаза и увидела его покрасневшую физиономию. – Она рождена от моего семени… И я сделаю с ней что хочу. Она уже большая, вполне большая. Чего там, ее мать была только чуть-чуть постарше, когда вышла за меня.

Слабый дедушкин голос перешел на высокие нотки, зазвучав, словно легкие завывания северного ветра:

– Я помню одну ночь, когда весь мир вдруг потемнел для тебя. Так вот, он потемнеет для тебя еще больше, если ты тронешь девочку пальцем. Чтобы ее здесь не было, подальше от соблазна. Не то ты делаешь.

В ночь на вторник, когда я спала, отец уехал и вернулся на заре. Я проснулась совершенно разбитая, в дурном настроении, с тяжестью на сердце, но все же встала и занялась своими обычными делами: открыла дверцу печи и подложила дров, поставила греть воду. Отец внимательно наблюдал за мной, пытаясь, как мне показалось, определить мое настроение или действия. Потом он ушел в себя, стараясь, похоже, собраться с мыслями, и вдруг заговорил собранно, с хорошим произношением:

– Тебе, моя сладкая, моя маленькая, предстоит сделать выбор. Выбор, который не многим из нас выпадает. – Он подошел ко мне и встал так, что мне надо было или смотреть на него, или оказаться зажатой в углу. – В долине есть две бездетные пары, которые время от времени видели тебя, и, похоже, обеим парам ты очень нравишься, так что, когда я подошел к тем и другим и сказал, что тебе нужны новые родители, те и другие изъявили горячее желание удочерить тебя. Скоро они приедут. Я мог бы продать тебя той паре, которая больше даст за тебя, но я этого не сделаю.

Я с вызовом взглянула ему в глаза, но не нашла там ничего, что свидетельствовало бы о его намерении передумать.

– На этот раз я даю тебе возможность выбрать между двумя парами родителей.

На меня нашло какое-то безразличие к происходящему. Снова и снова в голове звучали слова дедушки: «Чтобы ее здесь не было». Даже дедушке я не нужна. Как говаривала Фанни, где угодно и с кем угодно, только не здесь, хуже уже не будет.

В любом доме!

С любыми родителями! Дедушка хочет, чтобы я убралась отсюда. Сейчас он сидел и вырезал фигурку. Ему хоть тысячу внуков продай, а он все будет вырезать своих белок да зайцев.

Как мотыльки на свечу, все мои мысли устремлялись к Логану Стоунуоллу и обжигались о безнадежность. Он даже не захотел встретиться со мною взглядом. Даже головы не повернул, чтобы проводить меня глазами. Даже если его сковывало присутствие родителей, он мог подать тайный знак, но не сделал и этого. Почему? Не зря же он проделал недавно путь в горы. А может, знакомство с нашей халупой так потрясло его, что его чувство ко мне изменилось?

Ну и ладно, говорила я себе снова и снова. Что делать? Все равно он не поверит мне, выложи я ему полную правду.

Впервые в жизни я поверила, что действительно, может быть, лучше жить с какими-нибудь приличными людьми в долине. А распрощавшись с этим домом, я получила бы возможность разыскать дорогих мне людей.

– Ты приоделась бы, – заявил отец, после того как я убрала со стола и положила на место тюфяки. – Скоро приедут.

У меня замерло сердце. Я пыталась заглянуть ему в глаза, но тщетно. «Лучше уж так, – подумала я, – лучше уж так». Я равнодушно покопалась в ящиках в поисках, что бы надеть, а до этого протерла пол – и все это время отец не спускал с меня глаз.

Как обычно, убрала постель. Отец по-прежнему не выпускал меня из поля зрения. Это меня так раздражало, что я двигалась скованно и медленно, хотя обычно я все делала быстро и красиво. От его неотрывного внимания у меня в душе закипала вся ненависть к нему, накопившаяся за долгое время.

Два новеньких автомобиля вползли в наш грязный двор и остановились рядом. Один белый, другой черный. Черный – длинный и солидный, а белый – поменьше, но очень смазливый, с красными сиденьями.

Я надела единственное платье, которое Фанни оставила мне, – простенького свободного покроя, когда-то голубое, а теперь серое, после нескольких лет стирки. Из белья у меня имелась пара трусиков, мне пора уже было носить и лифчик, но его надо было еще купить. Я быстренько причесалась, потом вспомнила про чемодан. Чемодан я должна забрать!

Я достала заветный чемодан, хранивший в себе сокровища моей матери, обмотав его сверху несколькими связанными бабушкой платками.

Отец сощурил глаза, увидев меня с ЕЕ чемоданом, однако не сказал ни слова и не помешал мне забрать с собой мамины вещи. Я умерла бы, но не отдала их на уничтожение. Возможно, он это понял.

Дважды отец усилием воли отводил глаза от моих губ – видно, они здорово напоминали губы его покойного ангела. Я поежилась. Надо же, мамины губы, как у куклы-копии в свадебном наряде…

Задумавшись, я не сразу услышала стук в дверь и обратила внимание на вошедшие в дом две пары, только когда они оказались посредине нашей большой комнаты. «Старая дымила» по-прежнему кашляла и исторгала из себя чад. Отец с улыбкой поздоровался со всеми за руку, показывая себя радушным хозяином. Я обвела взглядом комнаты: не забыла ли чего.