Книга Ворошиловград - Сергей Жадан

3

Слева темнели утробы депо, налитые чернотой, словно нефтью. Тьму пробивали фонари, наполняя воздух искрами, которые разлетались, вспыхивая в оконных стеклах и на железных деталях. Справа тянулись запасные пути, запутанные тупики с желтой от масла травой и черными от дыма рельсами. Дальше начинался частный сектор, бандитские районы, территория алкогольной зависимости, оттуда слышно было какую-то громкую музыку, которую перебивали собаки и гудки локомотивов. На север прокатился товарняк, груженый донбасским углем. В воздухе стоял запах дождя и мокрого камня, я поднял воротник пиджака и двинулся по полотну, выбираясь из промзоны ближе к вокзальным огням.

Травмированный сидел в своем автомобиле на привокзальной площади и, откинув голову, сладко спал. Я пробежал за какими-то деревьями и запрыгнул в машину. Шура проснулся и внимательно меня осмотрел.

— Что это на тебе? — спросил.

— Костюм, — ответил я. — Кочин.

— Переоденься, — посоветовал Травмированный. — Я там тебе привез вещи, — показал он на заднее сиденье. — Вот паспорт, вот бабки. Через час будет донецкий. Езжай в общем вагоне, там людей больше.

— И куда мне ехать?

— Не знаю, — не нашелся с ответом Травмированный. — Езжай до конечной. Приедешь в Донецк, зайдешь к моему брату. Скажешь, приехал тачку брать. Одним словом, пересидишь до выходных.

— Шур, чего мне прятаться?

— Ты знаешь, что они хотят?

— Не знаю.

— И я не знаю. Езжай покатайся. Заодно и я от тебя отдохну.

— А где Ольга? — пропустил я последнюю фразу. — Может, она что-то знает?

— Ничего она не знает, — сказал Травмированный. — Я спрашивал.

— Может, Кочиным родственникам сказать?

— Да что они сделают? — отмахнулся Травмированный. — Это что-то серьезное, Герман, я так думаю. Они в случае чего бензовозы палить не будут. Разве что вместе со всеми нами.

— Ну ладно, — согласился я, — поеду в общем. Так я переоденусь?

— Давай, — ответил Травмированный и отвернулся.

Октябрьский воздух, остыв, стал более упругим и вместительным, так что голоса, попадая в него, отражались от невидимой поверхности и рикошетили в темноте, оставляя эхо и распадаясь. Дежурная что-то объявляла и объявляла, что-то начитывала, призывала к вниманию и предупреждала об опоздании, повторяла множество раз номера маршрутов, хотя всё зря — ее невозможно было понять, буквы сыпались из динамика, пристроенного наверху, словно сухой птичий помет, не столько информируя, сколько отпугивая. Я стоял на платформе в тени, падавшей от здания, остерегаясь оставаться в зале и не рискуя выходить на свет. Смотрел на прожектора, что прожигали черную ткань октябрьской ночи, рассматривал издали железнодорожников, которые исчезали за переездом, слушал этот железнодорожный язык, думая, кто же это ко мне приходил, кому я вдруг стал нужен. Возможно, кто-то от брата? Тогда почему они не сказали? Если это кукурузники, то чего они хотят? Покой, который длился столько времени, вдруг оборвался, всё вернулось на свои места, жизнь совсем не хотела, чтобы кто-то хватал ее за хвост. Одним словом, история путаная, как трава между шпалами, — подумал я, — и тут наконец подкатил мой поезд.

Вагон был полупустой. Ехали в нем главным образом какие-то перекупщики, которые спали, положив на полки брезентовые мешки со своим ценным китайским товаром и примостившись сверху прямо на этих мешках. Вагоны скрипели, будто качели в парке культуры, поезд долго трогался, затем останавливался, словно что-то забыв, откатывался назад и, нарушая тишину скрежетом, снова тащился вперед. Я забился в тихое место между мешками и коробками с холодным мясом, от которых шибало смертью, пристроился напротив окна, рассматривая черное разветвление путей и тяжелое тело луны, перекатывавшейся через Донецкую железную дорогу. Осень, наполненная запахом овощей, стояла за окнами, пропуская сквозь себя товарняки и пассажирские, обдавая их духом спелости и распада и наполняя сухими восточными ветрами. Поезд упорно не желал ехать, разгонялся от очередного переезда, освещенного раздавленными в темноте огнями, заезжал в невыразимую черноту и там замирал, вздрагивая всем своим железом и пробуждая ото сна и без того неспокойных перекупщиков мертвых животных.

Я уже начал засыпать, когда мы выкатились под фонари какой-то небольшой станции с двумя платформами, вокруг которых и бурлили все пассажиропотоки. Вылез из-под смертельных коробок, вышел в тамбур. Высунулся наружу через разбитое окно. Попытался рассмотреть темноту. Вдоль поезда, от головы, шел наряд. Было их трое, первый, спереди, с калашом, двое других прятались у него за спиной. Шли сосредоточенно, немного торопясь, но без суеты, словно зная, куда им идти и что делать. Вдруг тишину прорезал сигнал, поезд вот-вот должен был тронуться, менты занервничали, подбежали к ближайшему вагону и забарабанили в закрытую дверь. Им быстро открыли, и они друг за другом полезли внутрь. Что-то подсказало мне, что это за мной, что это именно меня они ожидали на забытой богом платформе, кто-то их, наверное, предупредил, или сами вычислили, или им просто повезло. Мы вот-вот должны были тронуться, и тогда все пути к отступлению будут отрезаны. Я попытался открыть дверь. Она не поддавалась. Нащупал в темноте замок, снова навалился. На этот раз всё вышло. Спрыгнул на черный асфальт. Почти сразу состав всколыхнулся и начал отползать, оставляя меня одного посреди платформы. Проехал последний вагон, на втором пути, оказывается, стоял другой поезд, всего из трех вагонов, темных и загадочных. Ни звука не слышалось оттуда, никакого света не было в его тихом нутре. Странно, — подумал я, — кто ездит в таких вагонах? И тут поезд, с которого я только что спрыгнул и который отъехал уже от станции, остановился. Тишина снова отозвалась ломаным металлом. Замерев на мгновенье, вагоны тронулись с места и медленно покатили назад, на станцию. Я запаниковал. Нужно было как-то исчезнуть. Повернулся в сторону станции и вдруг увидел свет фар, что били по темноте откуда-то из ночи, приближаясь и заливая собой пространство. Вагоны уже въезжали на первую платформу. В этот миг ночь наполнилась голосами и шагами — из-за здания вокзала выбежали трое железнодорожников, таща в руках тяжелые картонные коробки. У одного было сразу три, и он еле перся, обрывая руки. Заметив приближавшийся поезд, они заспешили, первые двое спрыгнули на рельсы, вылезли на вторую платформу и побежали под неподвижными вагонами-призраками. Третий не решился прыгать под колеса с тремя коробками, на секунду остановился, увидев меня.

— Браток, — сказал, — подсоби.

Я подбежал, подхватил у него из рук коробку. Внутри тихо зазвенело полной тарой. Бухло, — сразу понял я, — шампанское или сухие вина.

Носильщик тем временем спрыгнул вниз, на шпалы, и теперь пытался залезть с противоположной стороны. Я прыгнул за ним. Вагоны уже надвигались всем своим зеленым запыленным железом, но мы успели выскочить и побежали под черными окнами, миновав все ловушки и опасности Министерства путей сообщения.