Книга Экзорцисты - Джон Сирлз

– Роуз, – сказала я.

Моя сестра посмотрела на меня.

– Кто такая Роуз?

– Я хотела сказать, Сабрина. Не думаю, что тебе следует…

– Не обращайте на нее внимания, – перебила меня Роуз, глядя на официантку и окончательно переходя на шепот. – Эсмеральда всегда была мнительной. У вас чистые руки. Так что давайте. Потрогайте ее, если хотите.

Я смотрела, как официантка наклонилась, приблизив лицо к Пенни.

– Привет, куколка, – сказала она едва слышно. Протянув руку с обкусанными ногтями, она погладила рыжие волосы, которые не успела оторвать сестра. – Когда моя дочка была маленькой, она играла с такой же куклой, как ты, только поменьше.

Пенни смотрела на нее с неизменно равнодушным выражением лица.

– Странно, – сказала официантка.

– Странно? – повторила Роуз.

– Ну, я хотела сказать, что это обычная Тряпичная Энни[44]. По десять центов за штуку. Но ваша… кажется другой. Я даже не знаю. Может быть, дело в отметинах.

– Отметины? – переспросила Роуз.

– Отпечатки пальцев. У твоей куклы они повсюду на шее. Или там, где должна быть шея. Наверное, это просто шов в том месте, где голова пришита к телу. Но создается впечатление, что ее кто-то душил.

Я подошла поближе. Официантка была права: я увидела серые пятна возле шва, соединявшего голову Пенни с телом.

– К тому же у нее изысканный золотой браслет вокруг запястья. Выглядит так, словно кто-то – одна из вас, наверное, – ненавидит и любит ее одновременно.

Мы с Роуз промолчали.

– Ну, если я не хочу, чтобы меня нашли с отпечатками пальцев на шее, – сказала нам Шана, – мне пора работать. Приятно было с вами познакомиться, девочки. Надеюсь, вашей маме стало лучше.

И мы остались в туалете втроем. Я снова спросила у мамы, все ли с ней в порядке. Теперь ее голос прозвучал увереннее, и она сказала, чтобы я перестала волноваться, просто ее немного тошнит после слишком долгой поездки на машине. Я повернулась и посмотрела на Роуз, но та опустила взгляд.

– Та женщина ушла? – спросила мама из кабинки.

– Да, – ответила я.

– Она не трогала Пенни?

Роуз продолжала изучать свои руки, поэтому я дала маме ответ, который она хотела получить.

– Официантка только на нее смотрела, – сказала я.

В это время Роуз отошла к раковине, которая находилась максимально далеко от Пенни, выдавила на ладонь жидкое мыло, пустила горячую воду и начала тереть руки. Когда я спросила у нее, что она делает, Роуз ответила, что у нее жирные руки после попкорна и шоколада, который мы ели в кинотеатре днем, но я знала, что причина совсем в другом.

Я подошла к мусорной корзине и вытащила из кармана рыжие пряди волос, которые туда засунула, когда мы выходили из машины, потому что не хотела, чтобы родители их заметили. Под гудящими лампами дневного света пряди казались более яркими и живыми, чем в темноте, в машине. Я поднесла руку к мусорной корзине и разжала кулак – рыжие пряди упали на влажную бумажную салфетку, выброшенную официанткой. Потом я подошла к раковине и тоже вымыла руки, поглядывая на Пенни.

– Ты могла бы делать хирургические операции своими руками, – заметила сестра, когда я продолжала выдавливать мыло. – Пошли отсюда.

– А как же мама?

– Ты там жива? – спросила Роуз.

– Вам не нужно меня ждать, – после небольшой паузы ответила мама. – Возвращайтесь в машину. Я скоро приду. А Пенни оставьте здесь.

Мне не хотелось ее оставлять, но выбора не было, пришлось уйти. Мы с Роуз покинули туалет, обошли столики и заметили официантку, она нам подмигнула, наливая в чашки кофе. Когда мы проходили мимо стойки, Роуз на ходу прихватила пригоршню мятных конфет. Снаружи нас уже ждал в машине отец, который пристегнул ремень и был готов ехать.

– Что случилось с вашей матерью? – спросил он.

– Она внутри, – ответила я.

– С ней все в порядке?

– Она говорит, что да, – сказала Роуз.

Прошло некоторое время, прежде чем появилась мама с Пенни на руках. По мере того как она приближалась, меня преследовало ощущение, что в ней что-то изменилось. Когда она села рядом с отцом, он спросил, все ли хорошо. Она ответила так же, как мне: ничего страшного, ее немного укачало, мы слишком долго ехали в машине. Когда отец включил зажигание и машина покатила вперед, я сказала Роуз:

– Я удивилась, что ты помнишь эти имена.

– Какие имена?

– Те, что я дала моим лошадкам.

– Ну, я обращаю гораздо больше внимания на то, что происходит вокруг, чем ты думаешь, Сильви. Сабрина – это белая лошадка с голубыми глазами и настоящим хвостом. Эсмеральда – черная, с мощными мускулами и блестящими зелеными глазами. Я права?

Я кивнула, удивившись еще сильнее.

– Как ты это запомнила?

– Одно время ты только о них и говорила. Если хочешь, я могу рассказать и про остальных.

Что-то подсказало мне, что нужно остановиться. Очень скоро Роуз закрыла глаза и заснула. Несмотря на мамины заверения, что с ней все в порядке, я почти сразу поняла, что это совсем не так. За все свое детство я не помнила, чтобы мама болела, если не считать легкого насморка. Отец часто простужался, болел гриппом и бронхитом, не говоря уже о проблемах со спиной. Мы с Роуз нередко приходили из школы с расстройством желудка или высокой температурой. Мама всегда приносила нам в постель имбирный эль[45]и суп, втирала «Вейпораб»[46]и давала градусник, так что мне было странно видеть ее в таком состоянии.

До конца поездки радио оставалось выключенным. Вместо проповедников, вещавших о том, как избежать вечности в аду, машину заполнили тихие мамины стоны. Она прижалась щекой к окну, потому что стекло холодило кожу. Она выдерживала в таком положении тридцать или сорок минут, потом просила остановить машину. Всякий раз отец включал аварийные сигналы и съезжал на обочину автострады. Мама быстро отстегивала ремень и выскакивала наружу. Мимо проносились автомобили и грузовики, их фары освещали маму, продолжавшую держать куклу – только теперь она не прижимала ее к себе так сильно – и скрывавшуюся в высокой траве. Когда наступала тишина, мы слышали, что ее рвет, затем мама возвращалась и садилась на свое место. Каким-то образом Роуз умудрилась проспать все это время. Однако мы с отцом молчали, лишь спрашивали время от времени, не можем ли мы как-то помочь.