Книга Крах тирана - Шапи Казиев

Часы Калушкину достались знатные, с цепочкой и музыкой. Он сожалел лишь о том, что они не показывали время, оставшееся до того рокового часа, когда Надир-шах двинется на Дагестан, чтобы затем ринуться на Россию. Но на то Калушкин и был русским резидентом, чтобы отсрочить опасный час и чтобы вовремя упредить свою государыню о его приближении. А что час этот настанет, Калушкин не сомневался. При шахском дворе уже знали, что война России с Турцией окончилась не в пользу Петербурга. Напрасно Миних штурмовал Перекоп, ходил в Молдавию и брал Очаков. Напрасны оказались и жертвы при взятии Хотина и Ясс. По только что заключенному Белградскому миру лишь Азов остался за Россией, а все, что за Кабардой, вдоль Черного моря, отошло к туркам. Надир-шаху такой мир представлялся свидетельством слабости Российской державы, и он не прочь был погреть на этом руки.

Глава 32

Андалалцы возвращались из Джара вместе. В аулах, которые они проезжали, их встречали как своих, приглашая отдохнуть и поесть. Кое-где уже слышали о победе над Ибрагим-ханом, и люди жаждали узнать побольше о том, как это произошло. В аулах, откуда тоже воины ушли в Джар, но еще не вернулись, спрашивали об их судьбе. Но андалалцы заранее решили, что расскажут только о подвигах тех джигитов, которые остались живы, а о погибших не проронили ни слова. Скорбные вести могли подождать. Андалалцы старались нигде подолгу не задерживаться, потому что спешили к своим семьям. На Турчидаге воины разделились, и каждый поехал в свое село.

Чупалав и Муса-Гаджи тоже спешили домой. Один соскучился по жене и сыновьям, другого влекла надежда, что его Фируза сумела бежать и добралась до Согратля. По пути они завернули в Ахты, но там лишь оплакивали мать Фирузы, о дочери же ничего не слышали.

Когда друзья добрались до хутора Наказух, их поразила необычная тишина. Там не оказалось ни единой живой души. Чупалав бросился в старый дом и понял, что семья оставила его, забрав с собою все необходимое. Новый дом так и стоял недостроенный, дожди и снег успели уже кое-что подпортить.

Они обошли весь хутор, пока не убедились, что люди оставили его по своей воле, заперев дома и укрыв от непогоды все, что было можно.

– Никого? – тревожно оглядывался Муса-Гаджи.

– Похоже, мои ушли в Согратль, – сказал Чупалав.

– И правильно сделали, – одобрил Муса-Гаджи. – Кто знал, чем все кончится?

Чупалав насыпал в торбы корм для лошадей, вернулся в дом и разжег очаг, чтобы приготовить еды. Его жена заботливо припасла в цагуре – большом деревянном ларе сушеного мяса и муки. Муса-Гаджи принес воды и принялся месить тесто для хинкала.

– Поедим и двинемся дальше, – сказал он.

– Я останусь здесь, – ответил Чупалав, помешивая в казане деревянным половником.

– Здесь? – удивился Муса-Гаджи. – Неужели тебе не хочется поскорее увидеть жену и детей?

– Еще как хочется, – улыбнулся Чупалав. – Но ты ведь знаешь, мой отец…

– После всего, что случилось, отец сам встретит тебя как героя! – убеждал Муса-Гаджи. – Такими сыновьями можно только гордиться.

– Это ты герой, – вздохнул Чупалав. – А я для отца останусь сыном, который посмел его ослушаться.

– Когда я расскажу ему про твои подвиги, он обязательно тебя простит, – пообещал Муса-Гаджи. – Да и дети твои, наверное, давно смягчили его сердце.

Вот увидишь. Так что оставь старое и поехали домой вместе.

– Лучше скажи моим, чтобы возвращались, – упрямился Чупалав. – Надо закончить дом, пока его снегом не завалило.

Муса-Гаджи еще долго пытался уговорить друга отправиться в родное село, но Чупалав был непреклонен.

– Ты столь же упрям, как и твой отец, – развел руками Муса-Гаджи. – Кругом такие дела творятся, а вы бережете старые обиды, как какое-то сокровище.

– Поезжай, – сказал Чупалав, когда они закончили трапезу. – И дай Аллах, чтобы твоя Фируза оказалась подле своего отца.

При имени любимой сердце Мусы-Гаджи затрепетало. Он и сам хотел скорее ее увидеть и даже не расседлал своего коня, чтобы поскорее отправиться к ней.

– Лучше бы ты поехал со мной, – сказал он Чупалаву на прощание.

– С тобой я уже ездил, – улыбнулся Чупалав и хлопнул по крупу коня. – Передай отцу мой салам!

Проводив друга, Чупалав тяжело вздохнул, немного постоял, глядя в сторону родного аула, и пошел к недостроенному дому.

Подъезжая к селу, Муса-Гаджи встретил Дервиша-Али. Тот упражнялся в стрельбе из лука самодельными стрелами, расставив среди камней кукурузные початки. Сбитые доставались петуху, который откликался на каждый удачный выстрел громким кукареканьем и взмахами общипанных крыльев.

Завидев Мусу-Гаджи, Дервиш-Али опустил лук и спросил:

– Кто победил?

– А ты как думаешь? – улыбнулся Муса-Гаджи, радуясь тому, что увидел земляка.

– Наши! – уверенно ответил Дервиш-Али.

– Откуда ты знаешь? – удивился Муса-Гаджи, придерживая коня.

– Если бы победили каджары, ты бы не вернулся, – заявил Дервиш-Али.

– Может, ты и прав, – согласился Муса-Гаджи. – Как дела в ауле?

– Теперь я там главный, – важно сообщил Дервиш-Али. – А от моего петуха другие разбегаются, как каджары от наших мечей!

– Значит, теперь ты – главный, – кивал Муса-Гаджи. – Тогда ты должен знать, что мы разбили каджаров так, что от них дым пошел. А Ибрагим-хана, брата Надир-шаха, мы убили.

– Само собой, – сказал Дервиш-Али так, будто иначе и быть не могло. – Только ты теперь не спеши.

– Почему? – насторожился Муса-Гаджи, чувствуя, как тревога подбирается к сердцу.

Но Дервиш-Али имел в виду совсем другое:

– Пусть я первый расскажу, а ты потом приедешь.

– Ну, раз ты главный, – согласился Муса-Гаджи, у которого сразу отлегло от сердца. О Фирузе он решил не спрашивать: мало ли что наговорит этот несчастный.

– Наши победили! – воскликнул Дервиш-Али и помчался в аул напрямик, через гору.

Петух нехотя оставил початки и бросился следом за своим другом.

Дервиш-Али и в самом деле был теперь в большом почете. Не имея других сведений, согратлинцы были вынуждены слушать юродивого, у которого всегда было что рассказать.

– Они на наших полезли, а Муса-Гаджи как даст им! А Чупалав как добавит!.. – расписывал Дервиш-Али, будто видел все это воочию.

Люди давно привыкли к его фантазиям, но в душе всем хотелось, чтобы так оно и было, как рассказывал Дервиш-Али. И они с удовольствием его слушали. Взрослые, конечно же, не верили и только улыбались, а детвора верила во все, что говорил Дервиш-Али. Даже в то, что от одного удара сабли Чупалава лишалось голов по десятку каджаров, а каждая стрела Мусы-Гаджи разила сразу пятерых.