Книга Губернатор - Александр Проханов

Статья Ручейкова легла на страницы газеты, на газетный сайт, а оттуда разлетелась по другим сайтам тысячью отражений. Наполнила Интернет воплями и стенаниями.

Обозреватель губернского радио «Свежий ключ» Татьяна Валдайская, сделав недавно подтяжку, сияя девичьим лицом, зачитывала свою реплику. Ее голос не скрывал рыданий:

«Ее обожали друзья, боготворили мужчины, с нее брали пример начинающие журналисты. Она совершила гражданский подвиг, заплатила жизнью за свои убеждения. Она видела в губернаторе Плотникове задатки диктатора. Его „сталинская индустриализация“ сулила стране несчетные беды. Слишком свежи в народной памяти ГУЛАГ, „расстрельные рвы“, „винтики“, в которых превращали людей, строя чудовищную машину государства. Она всегда считала, что не человек – безгласный слуга государства, а государство призвано служить человеку. За это ее ненавидел Плотников. Она рассказала о кощунственном деянии Плотникова, который распорядился написать икону Сталина, и дети из сельских школ приходили к этой иконе и клялись в верности сталинизму. Она оповещала об опасности всю страну. Всеми силами препятствовала назначению Плотникова на высокую федеральную должность. Она погибла за нас, за наших детей, за нашу свободу!»

Рыдающий голос Валдайской разнесся по губернии. Был подхвачен Интернетом и катился слезными волнами от Балтики до Тихого океана.

Блогер Кант вывесил в Интернете свою фотографию – голый череп с набухшей синей жилой, очки с двойными окулярами, сквозь которые смотрят выпуклые розоватые глаза. Писал свой пост:

«Губернатор Плотников – вестник злых времен. От него шарахается все живое. В наших реках исчезла рыба, в лесах пропали грибы и ягоды, из людей ушло веселье. Заводы, как роботы, ползают по нашей губернии, пережевывая своими стальными челюстями наши луга и дубравы. Мудрые старики говорили, что конец света наступит тогда, когда исчезнут лягушки и птицы и станут умирать молодые. При Плотникове обнаружились все признаки „последних времен“, и молодые, такие, как Паола Велеш, уходят с земли до срока. По всему видно, что Плотников не угоден Богу. Его больная жена ушла от него и будет умирать в одиночестве. Его возлюбленная не вынесла его чернокнижия и спаслась бегством. Его сын, укрываясь от отца-деспота, пал на неправедной войне. Когда Плотников приходит в церковь, крестится левой рукой, и при его появлении гаснут лампады».

Этот пост перепечатали многие сайты, в том числе православные, собирающие сведения о близком конца света.

Блогер Клевый, веселый и дурашливый, взбил на голове цветной гребень, захлопал себя по бокам, прокричал «Ку-ка-ре-ку» и сел писать:

«Горят костры горючие, кипят котлы кипучие, точат ножи булатные, хотят меня зарезати». А я бы, признаюсь, тоже не стерпел, если бы меня с голой бабой напоказ выставили. Если бы мою личную дачу дебилам передали. Если бы старые кости без устали туда-сюда таскали. Если бы у меня в кармане мои же деньги считали. Какую икону хочу, такую и заказываю. Хочу Сталина, хочу Гитлера, хочу свою собственную. Но только я бы не стал Паолу за это резать. Говорят, вскрытие показало, что она беременна. Одного сына под пули послал, другого, не рожденного, зарезал. Не хорошо, я вам скажу, получается!

Пост покатился по Интернету, прорубая коридоры, которые тут же заполнялись кипящим ядом, визгами восторга и ненависти.

Ведущий телекомпании «Карусель», по кличке Ласковый, с пшеничным лицом евнуха, любуясь своими холеными пальцами с розовым маникюром, вещал перед камерой:

– По всем законам политической этики губернатор Плотников должен подать в отставку, дожидаясь конца расследования. И уверен, этот конец будет для него не утешительным. Таким образом, в губернии открывается политическое пространство для избрания нового губернатора. Есть много достойных персон, много незапятнанных деятелей, готовых послужить губернии. Среди них выделяется патриотический предприниматель Лев Яковлевич Головинский, который неутомимо работает на благо нашей земли. Театры, художественные выставки, привлечение столичных маэстро, покровительство благим начинаниям, благотворительность и меценатство – все это превратит нашу губернию, после унылого правления Плотникова, в художественную столицу России. Кстати, убитая Паола Велеш пользовалась всемерной поддержкой господина Головинского, который скорбит вместе с нами.

Послание упало в Интернет, породив множество всплесков, ядовитых огненных капель.

Обозреватель желтого листка «Все грани» Курдюков, с курчавыми сальными волосами, напоминавшими овечий парик, писал:

«Губернатор Плотников славится чрезвычайной трудоспособностью и спит менее трех часов в сутки. Энергию он черпает, наблюдая на скотобойне умерщвление скота. Вид живой дымящейся крови приводит его в возбуждение и наполняет витальными силами. Говорят, что любовница покинула его из-за того, что он водил ее на бойню. Паола Велеш однажды назвала Плотникова кровавым маньяком, за что и поплатилась».

Интернет был ядовитым морем, в котором кипели нечистоты, бушевали отравленные волны, всплывали утопленники, звучали проклятия, хрипели сквернословия, раздавался истерический хохот. И вся ядовитая жижа, переливаясь перламутровой трупной пленкой, просачивалась в души людей, делая их все ужасней.

Плотников испытывал глухие удары в сердце, мучительные сжатия, колющую боль, словно под разными углами, с разных сторон били в него невидимые молотки, вонзались иглы и сверла, сжимались тиски. Он лежал в отдельной палате под капельницей, среди белизны, с редкими посещениями доктора. От доктора веяло свежестью, душистым мылом, мягким сочувствием.

– Ваши перегрузки, Иван Митрофанович. Сердечко устало. Мы его сейчас подкормим, утешим и выпустим вас. А пока, Иван Митрофанович, лежите, и никаких дурных мыслей.

Врач уходил, мерцала капельница, бежали по трубочке струйки целительной влаги. Плотников пытался понять, где таится причина его несчастий. Какой роковой просчет он совершил, после которого стала рушиться его жизнь, одно несчастье влекло за собой другое, одна беда плодила другую. В дремоте, в туманном забытье, возникала жена, молодая, в белой ночной рубахе. Подносила к груди младенца, и ее обожающий взгляд, и маленькие чмокающие губы сына, хватающие розовый сосок. Сверкающий блеск стекла и металла. В цеху, крыло к крылу, стоят самолеты, великолепные, как застывшие вихри. Он любуется их совершенством, заостренными фюзеляжами, сиянием кабин. Чувствует, как трепещет в них укрощенная скорость, ревущая мощь, ярость воздушного боя. Утка, срезанная выстрелом, бьется в сверкающей луже, шум ее крыльев, изумрудные перья, красные бусинки крови, и он, опустив ружье, смотрит, как затихает птица, и в нем внезапная боль и раскаяние. В сумерках белизна женского тела, голое колено, круглая, с темным пигментом грудь. Его слепая жадность, неутомимая страсть, ее блестящие, в хохоте, зубы.

Плотников в туманных воспоминаниях перебирал лица, виды городов, картины природы. Чувствовал, что где-то здесь таится неуловимая точка, из которой ринулась на него тьма, прянуло несчастье. Но эта точка ускользала, пряталась в толпах людей, в грохоте заводов, в видении мировых столиц.