Книга Правда и другая ложь - Саша Аранго

Хельга одна суетилась перед витриной рыбной лавки. Маленького роста, с короткими и слабыми руками, она никак не могла поставить массивную деревянную плиту в правильное положение. Генри выскочил из машины и тотчас промок до нитки. Схватив плиту, он развернул ее боком к ветру.

– Где Обрадин? – крикнул он.

Хельга пожала плечами и что-то прокричала в ответ, но Генри не разобрал ее слов. После двух неудачных попыток они сумели поставить плиту на кронштейны, и Хельга задвинула железный засов. Генри вытащил оглушительно лающего пса из машины и затолкал его в лавку. Перепуганный насмерть Пончо, ставший маленьким, как щенок, забился в угол и свернулся там калачиком. Генри заметил, что прилавок чист и аккуратно убран.

– Что случилось? Где Обрадин?

– Где, где? Якшается со своей любимой! – Хельга полотенцем вытерла влагу с лица, и было непонятно, то ли это дождевая вода, то ли слезы. – Этот сумасшедший снова начал пить. Он все время проводит на своем чертовом куттере, никак не наглядится на новый мотор, будто на свете нет ничего другого! Он меня бросит, я нутром это чую…

«Дрина» плясала в облаке бурлящей пены, мачта раскачивалась, как метроном, в такт налетающим волнам. Топовые и бортовые огни были включены, двигатель работал. Генри, пригибаясь, чтобы его не сдуло ветром в море, пробежал по молу. Только два каната удерживали куттер у деревянного столба высотой в человеческий рост. Между причальной стенкой и бортом бесновались волны, выплескиваясь на лодку и мол огромными фонтанами. Генри добрался до деревянного столба и, обхватив руками сходни, на четвереньках переполз на раскачивавшееся судно.

Обрадин в полном штормовом облачении лежал рядом с мотором. В машинном отделении было уже полно воды. Генри перевернул Обрадина на спину.

– Отдать концы, мой друг! – пропел совершенно пьяный Обрадин. – Мы отплываем.

Весь обед с луком и салатом прилип к лицу и груди серба.

Генри приподнял Обрадина и посадил его. Тот оглушительно рыгнул. Тыльной стороной ладони Генри несколько раз хлестнул его по лицу.

– Не дури, пошли отсюда. Не делай свою жену несчастной!

– Что она понимает в несчастьях! Скажи ей, что я вернусь завтра. – Новая волна залила машинное отделение. Обрадин снова закрыл глаза. Генри изо всех сил встряхнул его.

– Не будет у тебя никакого завтра, пропойца! Ураган только начинается, ты не вернешься!

Генри попытался выволочь Обрадина из машинного отделения. Без всяких усилий огромный человек отшвырнул Генри от себя так, что тот ударился спиной о мотор. На краткий миг Обрадин пришел в себя. Он угрожающе выпрямился и потряс перед лицом Генри огромным кулаком.

– Мы квиты, Генри! Что дал, то и получил. Я тебе больше ничего не должен.

Он закатил глаза и упал навзничь. Вода покрыла его голову.

Великое прощальное слово. Генри обдумал положение. Они действительно квиты. Смерть Обрадина избавила бы Генри от всякого риска, от необдуманного слова, от ненужных деталей, от забытых опасных мелочей, от незаметных ошибок, которые губят преступника. Обрадин утонет, и вместе с ним утонет человеческий фактор. Никто не обнаружит связи серба с исчезновением Бетти. Генри надо лишь выбраться с судна и предоставить Обрадина судьбе. Она его еще ни разу не подводила. Но вместо этого Генри снял пояс, обвязал туловище Обрадина и вытащил его из куттера. Можно было назвать это спорадическим проявлением добра, которое, по твердому убеждению Генри, никогда не остается безнаказанным и не прерывает победную поступь зла.

Ураган бушевал два часа. По радио каждую минуту передавали сводку погоды: порывы ветра до 120 кмчас, на севере до 11 баллов, ветер западный; Скагеррак, ветер западный, 12 баллов; ветер стихает, становясь северо-восточным… Генри лежал на раскладушке в переоборудованном под лазарет зале общинного совета рядом с храпящим Обрадином. Стены здания были укреплены армированным бетоном, окна и двери – закрыты алюминиевыми ставнями. Здесь можно было, не заметив, пережить налет союзной авиации. Иногда сотрясается земля, но в общем не страшно, а скорее скучно, как в очереди на прием к врачу. Женщины перешептываются, мужчины негромко переговариваются, дети хнычут, собаки чешутся, а из репродуктора то и дело доносится: «Скагеррак: западный ветер до одиннадцати баллов; смена ветра на северо-восточный, ослабление ветра…» Это был подходящий момент для того, чтобы умереть, но он, Генри Великий, не умирал, зато гибли другие.

Эленор Реенс, не сняв формы, раздавала кофе и печенье. Генри вспомнил о Соне и собаке. Усталость смежила ему веки, он смутно видел расплывающийся силуэт Эленор с ее кофейником, ее проклятой заботой, ее стремлением к счастью и справедливости и непонятным желанием всеобщего сотрудничества. Он чувствовал свои влажные штаны и онемение лица. Генри закрыл глаза и оказался в родительском доме. Он медленно поднимался по лестнице, как в ту ночь его отец. В щель под дверью пробивался свет. За дверью детской слышалась какая-то возня. Он открыл дверь, увидел мокрый матрас. Маленький Генри, как обычно, хотел спрятать влажные простыни. За плотно прикрытыми веками вскипел гнев. Он пришел в ярость, схватил ребенка за пижаму и выволок из кровати.

– Что ты от меня прячешься? Почему ты не в школе, почему ты каждую ночь мочишься в кровать, где твоя проклятая мать?

XXII

На фоне безоблачного неба из разнесенной крыши дома торчали расколотые стропила, балки и брусья, покрытые клочьями теплоизоляции. Порывы ветра приподняли и снесли стропильную ферму. Двор был усеян мусором и обломками – досками, сучьями, листьями, щепками, кусками кирпичей, вырванными из земли растениями и битым стеклом. Среди всего этого мусора Генри обнаружил мертвую куницу. Она лежала между камнями со сломанной шеей. Он похоронил зверька, чтобы его не съела собака.

Остальная часть строения уцелела, если не считать выбитых стекол. Окна деформировались, но устояли. Настала череда прощаний. Сначала с Мартой, потом с Бетти, теперь – с куницей. Сейчас у него не было никаких причин оставаться здесь. Он продаст дом, естественно, по дешевке, но все равно останется в выигрыше. Пришло время начинать жизнь с чистого листа.

Пончо, воодушевленно виляя хвостом, носился по двору, обнюхивая мусор и обломки. Творческая разрушительность шторма создала новые, интересные запахи. Наверное, разбомбленные города с их ароматом запустения были просто раем для собак. Двускатная крыша гаража от ветра провалилась, и ее обломки рухнули на машину Марты, изуродовав кузов. Ветровое стекло лопнуло, дверь со стороны водителя открылась.

– Что ты стоишь, садись ко мне.

Генри обернулся на голос. Это был голос Марты, но звучал он не так мягко и ласково, как все годы их супружества, а твердо и по-деловому. В автомобиле Марты не было, что нисколько не удивило Генри. В конце концов, нематериальные предметы не могут находиться в конкретных местах реального мира.

– Я по горло сыт своим писательством, – ответил он спокойно, но решительно, ибо, если к галлюцинациям надо относиться с уважением, перед ними не стоит и заискивать. – Это было твое желание, и я ради тебя его исполнил, охотно исполнил, но теперь тебя больше нет, и я не хочу быть писателем.