Книга Простишь — не простишь - Валери Тонг Куонг

Я слушала сбивчивый, путаный мамин рассказ, а сама изнемогала от нахлынувших воспоминаний: ярких образов, звуков. Голова трещала, сердце учащенно билось, живот свело. Бедная моя сестренка! Как заразительно она смеялась в детстве… Как радовалась, когда я возвращалась из школы… Мы наливали сок в бокалы и чокались. Повзрослев, она рассказывала о путешествиях, встречах с интересными людьми, приключениях, открытиях, мимолетных бурных романах… Мне казалось, что все ей дается легко, постоянно везет: носится по всему миру, выступает на конференциях, пишет статьи. Что она веселая, обаятельная, энергичная, беззаботная. У нее прекрасное образование, любимое дело, полно друзей. Оказалось, что это ложь, блеф, иллюзия. В действительности у сестры мрачное, одинокое, беспросветное существование. Кроме меня и Мило, никому до нее нет дела. Мы одни ее любим. Чтобы скрыть свою беспомощность и нищету, она выдумывала кражи в аэропорту, болезни, конфликты с начальством на раскопках. Она жила у нас, отдыхала вместе с нами не только ради удовольствия побыть со мной и Мило. Ей просто некуда было деться.

А я при всей моей любви к ней ни о чем не догадывалась…

Мама вошла на кухню, опустилась на стул. Силы ее оставили. Она горько заплакала. За всю жизнь я ни разу не видела ее в слезах. Разве что на похоронах бабушки, ее мамы.

– Я не хотела… – лепетала она. – Испортила вам всю жизнь… И себе тоже… Что же мне теперь делать? Что делать?

Я не могла ни слова вымолвить. Мне тоже хотелось рыдать, жаловаться, осыпать ее упреками. Я рассердилась не на шутку. Черт подери! Едва привыкла к тому, что моя сестра родилась от маминого любовника, что само по себе неприятно, однако многое объясняло – наше неравенство, мамину нелюбовь, – как вдруг, извольте, примите еще худший вариант: мы невинно пострадавшие, жертвы недоразумения, жуткой каши в родительских головах…

Маргерит пришлось хуже всех. Каждый из нас ее обижал, гнал, отнимал последнее. Каждый провинился перед ней, хоть и в разной степени. Кроме Мило. Один он всегда дарил ей любовь и надежду. Поэтому мы запретили им общаться…

– От меня вам всем одно горе, – плакала мама. – Я была слепа! Младшая дочь тонула, а я и не подумала ее спасти. Не заметила, что она в опасности. Я не мать, а чудовище…

Я взяла ее за руку, физически почувствовала, как велико ее отчаяние: пульс учащен, ладонь взмокла. Где гордая высокомерная Джин? Уверенная в себе, презирающая других… У меня на кухне плакала несчастная потерянная пожилая женщина. Я вспомнила, каким утомленным и скорбным было ее лицо после родов. Мне тогда исполнилось двенадцать. Казалось, мы должны праздновать, веселиться, а в доме воцарилась зловещая тишина, кроватку младенца задвинули в самый темный угол, папа молчал, не прикасался к новорожденной, не глядел на нее. Мама слабым безжизненным голосом пыталась меня утешить:

– Не горюй, Селеста, все наладится. Просто мы с папой устали, это пройдет.

– Ты вовсе не чудовище, мама.

Всему виной чудовищное стечение обстоятельств. И наша общая неспособность разобраться в сути происходящего. Малодушное желание спрятать свои ошибки: авось обойдется, никто не заметит. И главное – упорное молчание.

Мы были не в силах рассказать о том, что нас мучает. Ты – в первую очередь, но не ты одна. Лино молчал. Маргерит не говорила правды. Я молча безропотно все сносила, хотя чувствовала: со всеми вами неладно!

Организованная преступность отдыхает. Мы настоящая банда разбойников. Беспощадных, убивающих тихой сапой. Все шито-крыто. И хуже всех человек в маске, мой муж. Тебя, мама, я охотно прощаю. Могу многое понять и стерпеть. Но не то, что натворил Лино. Этому нет прощения!

Она резко смахнула слезы со щек.

– В том, что случилось с Мило, Лино виноват ничуть не больше, чем я. Да, он невольно загнал Марго в угол, заставил преподавать античную историю, которой она не знала. Подтолкнул к безответственному поступку. Однако именно я решила втайне подписать дарственную, лишить Маргерит наследства, передать дом одной тебе. Если бы ты знала, сколько раз я мысленно возвращалась к тому проклятому дню! Знаешь, Селеста, никогда не думала, что скажу это: твой муж – неплохой человек. Видела бы ты, как он старался найти Марго!

– Мама, травма Мило тут ни при чем. Я говорю о предательстве. О чудовищной измене. Он пытался изнасиловать мою младшую сестру. Ей было всего пятнадцать! Она и без того натерпелась. Беззащитная, хрупкая. Вместо того, чтобы оберегать ее… Боже! Неудивительно, что ей потом захотелось выдумать себе другую жизнь. Она болтала всякую ерунду, лишь бы не закричать от боли и отчаяния.

Мама не поверила.

– Пытался изнасиловать? Быть того не может! Откуда ты это взяла, Селеста?

Я выпустила ее руку, вскочила. Меня буквально прорвало.

– Он сам мне все рассказал, сам! Не совесть его замучила, заметь! Решил, что ему не отвертеться, что Марго пожаловалась мне. Это случилось в тот день, когда мы с ней поссорились и она исчезла. Никогда себе не прощу! Она мне доверяла, на меня надеялась, а я ее подвела… Кроме меня и Мило, у нее никого… Я выгнала ее на улицу, оттолкнула, лишила последней надежды… Поссорила с Сократом, а ведь они…

– Не вини себя. – Мамино лицо застыло и вытянулось. – Маргерит молчала. Тебе неоткуда было узнать. Ты не могла предположить… Да и я тоже… Такое и в страшном сне не привидится. В тот день ты сердилась на сестру. Она тебя не послушала, и твой сын пострадал. Ты видела лишь его, онемевшего, обездвиженного, с перевязанной головой. Любая бы на твоем месте взбесилась.

– Но теперь Мило гораздо лучше. Он румяный, веселый. Говорит внятно. Ест без посторонней помощи, правильно держит ложку и вилку. Сам встает и ходит. Даже с мячом играет! Смеется! Доктор Сократ меня обнадежил: выздоровление идет полным ходом, рецидива не предвидится, полная победа! Нужно набраться терпения, и все образуется. Какие-то осложнения неизбежны. Могут возникнуть проблемы с памятью, рассеянное внимание… Впрочем, может быть, нам и тут повезет. Несомненно одно: наступило несомненное улучшение, Мило справится! А вот как помочь Маргерит? Заживут ли когда-нибудь ее раны? Кто займется ее реабилитацией?

Вчера Мило был в своей любимой небесно-голубой рубашке. В последнее время он просил, чтобы его «одевали красиво», так и говорил, я цитирую. Мы вместе выбрали ему кроссовки по каталогу, я сразу же их заказала. Их рекламировал мальчик на велосипеде…

Я бесконечно счастлива. Мой сын возвращался к нормальной жизни. Но порой меня одолевали сомнения, и счастье меркло. Уже несколько дней Мило не вспоминал о Маргерит, ни разу о ней не спросил. Будто бы выполнил свой долг, велел нам ее разыскать и отвлекся. Словно сам факт ее присутствия для него не так уж важен. Меня это и раньше смущало, но теперь, когда открылась правда, – особенно. Какая несправедливость! Мило, единственный из всех нас, был ей верен и предан, а тут вдруг забыл о ее существовании…

Его одержимость меня не радовала, я с ней всеми силами боролась, считала, что она тормозит процесс выздоровления. Умоляла сына постараться ради Маргерит, уверяла, что тетка не простит себе, если племянник из-за нее перестанет есть, спать и делать зарядку.