Книга Вечный сдвиг - Елена Макарова

Мы сели за стол рядом. Лето, жара, она загорелая, нос облуплен и на нем несколько крупных веснушек. Тогда я спросил ее, с кем она пришла. Она оглядела столы и указала – вон с тем. А, ерундовый тип, подумал я, с ним я справлюсь одним мизинцем.

Честно скажу, я хотел ее подпоить. Чтобы легче было похитить. Чтобы без лишних разговоров. Когда снова начались танцы, я подошел к сестре и оказал: «Отправь Сеню (это ее муж, ты его знаешь, Мойше) за машиной, через полчаса, пусть возьмут пикап».

Сестра моя, дай бог ей сто лет здоровья, никогда меня ни о чем не спрашивала. Сказано – сделано. Мы танцуем. От меня идет пар, понимаешь, пар идет от меня, так я распалился, но сказал себе: стоп, Яков, ты двадцать восемь лет жил и терпел, подожди еще, не трогай ее, не прикасайся пальцем к ее плечу, иначе сгоришь.

Когда мы снова сели за стол, я сказал ей:

– Майн фейгеле, майн эйхеле, майн брекеле… Она сказала: – Я знаю, что такое фейгеле, но что такое эйхеле?

– Эйхеле – это маленькая курочка, уже не цыпленок.

Она ничуть не обиделась.

Звали ее тоже неплохо – Ева. Хава по-нашему.

Закипел чайник, Яков всыпал в кружку заварку, залил кипятком.

– Пришла машина. Как я велел, пикап. Я собрал всю родню: маму, папу, бабушку, сестру с мужем и двух племянниц, – и мы взяли Еву в кольцо. Она растерялась и стала биться о нас, как птица о прутья решетки.

Мама сказала ей:

– Теперь ты наша дочь. Яков тебя выбрал. – Это мама, которая не могла смотреть на ее бесстыжие голые ноги!

– Нет, я не могу, у меня папа в Москве!

Нашла что сказать! У нее папа в Москве! Так будет в Риге, большое дело эта Москва!

Тут она всхлипнула и сказала:

– Так было хорошо…

– Будет еще лучше, будешь ходить в золоте и есть из золота.

Короче, она слово, мы – десять.

Заговорили девочку, и вот едем: в машине темно, мы сидим друг против друга. Я вижу – потухли ее глаза, но думаю – это ничего. Привыкнет, полюбит. Женщины умирали от меня, но я не давался. Я ждал, как ждут преступники из-за угла свою жертву. Но верь мне, Мойше, я не хотел жертвы, я хотел любви.

Приехали в мамин дом. Ну, там началось, все наперебой сулят ей золотые горы, а она твердит свое – ей надо в Москву. Не хочешь жить здесь, будете с Яшей в Москве. Если все дело в Москве, так пусть Москва.

Я потом бывал в этой Москве. Можно на таком базаре найти колечко от золотой цепочки? И самой-то цепочки не сыскать. Я ездил в метро и думал: под землей уже красивая жизнь, тонны мрамора, когда же красивая жизнь наступит на земле? Все бегут, и ты никому не нужен.

Пей чай, Мойше, остынет. И вот я смотрю на нее и горю. 3люсь на своих – оставили бы нас в покое, мы бы разобрались сами. Но это грех. Если бы они оставили нас, я бы за себя не ручался. Она сидит, ноги сдвинула, коленки дрожат. Тогда, чтобы ее развеселить, я сел за пианино, наиграл «семь-сорок», – играю, а у самого внутри огненный вихрь, боюсь и глянуть в ее сторону. Играю, а сам думаю: она – или никто на свете, она – или мне не жить. Москва, Сибирь, Биробиджан – что угодно, только пусть она.

Сестра приходит на помощь. Выносит платформы, помнишь, была такая мода: «На, намеряй. Будешь у нас ходить в модельной обуви».

Она померяла – сама рассмеялась. Два парохода. У нее нога тонкая, стопа узкая… «Мы снимем мерку и сделаем по размеру», – говорит сестра.

Она кивает, хорошо, хорошо, мол, только оставьте меня в покое.

Я понял ее. Закрыл крышку пианино, пожелал ей спокойной ночи и ушел. Не помню, как дождался утра. Сестра сказала: «Прими душ, поможет». Я полночи простоял под душем. Я всегда умел владеть своим телом, Мойше, но тогда я получил от него отказ, и мне было стыдно.

Кое-как я оделся, привел себя в порядок и пошел на базар. Купил розы вместе с ведром и на такси приехал к маме.

Еще из-за двери я услышал ее щебет. Она говорила с мамой.

Видно, что-то обезьянье было в ее натуре, потому что она уже говорила с нашим акцентом.

«Хорошо идет», – подумал я тогда.

Вошел, поставил ведро с розами к ее ногам. Когда я поднял на нее глаза, то увидел, что на ней нет золотой цепочки.

– Эйхеле, зачем ты сняла?

Она ничего не ответила.

Мама отвела меня в комнату и сказала:

– У нее есть жених.

– В Москве?

– В Риге, – сказала мама. – Я слышала по телефону.

Я сел на диван и долго не мог подняться.

– Обманщица! – сказал Мойше. Это было пока единственное его слово за весь рассказ.

– Нет, она не обманщица, – возразил Яков, я же не спрашивал у нее, есть ли жених. Я думал, хорошо, жених не муж, жениха можно убрать. Я подошел к ней, подал руку.

– Яков – человек благородный, он не станет тебя неволить, – так я сказал, в третьем лице, потому что в тот момент я себя не чувствовал. Видел все, как в кино. – Пойдем, я передам тебя из рук в руки. Яков тебя забрал, Яков тебя вернет.

Мы вышли. Было прохладно. Она вся дрожала. И я дрожал. Я взял ее под руку. Она была такая маленькая, едва доставала мне до плеча.

– У тебя есть теплая кофта? – спросил я.

Она кивнула.

Мы шли медленно, для меня это была казнь, для нее – освобождение. Я сказал:

– Подумай последний раз. Трудно поверить человеку, подгулявшему на свадьбе. Но ты мне верь.

Она снова кивнула. Я был ей в тягость.

– Где ты научилась танцевать?

– В доме дедушки. У меня был дедушка, он умер в апреле. Это первый раз после его смерти… – и она заплакала.

– Не плачь, фейгеле, не плачь, – сказал я ей. – А твой жених будет любить тебя так, как я?

Она вытерла глаза ладонями и снова пожала плечами. Сколько лет прошло, кажется, две жизни, а я так и помню, как мы стоим на перекрестке и она вытирает глаза ладонями, зализывает раны как кошка.

К нам приближался мужчина. Неужели это и есть ее жених?! Мне хотелось сгрести ее в охапку и бежать на край света от такого жениха. Лет на двадцать старше, с брюшком.

– Это он?

– Да.

– Зачем он тебе нужен?

– Мне его жалко.

– А меня, меня тебе не жалко?

– И тебя жалко, – оказала она, – но я не могу выйти за двоих. Его я пожалела первым.

– Иди к нему, – я подтолкнул ее в спину.

И она пошла.